— Могу поручиться, что нас обслужат, если ты пойдешьвместе со мной. — Они еще не пробовали пойти куда-нибудь на ленч: кормилиих в колледже на убой, обе уже прибавили в весе по три-четыре фунта, к вящейдосаде Шарон.

— На твоем месте я бы не стала ручаться в этом, Тэн.Держу пари, что они поднимут хай, увидев с тобой негритянку. Белая есть белая,а черная остается черной, как бы ты к этому ни относилась.

— Но почему бы нам не попытаться? — Таназагорелась своей идеей, и на следующий вечер они решили привести ее в исполнение.

Девушки прогулялись по городу и зашли в закусочную, чтобызаказать по гамбургеру. Официантка окинула их долгим, неприязненным взглядом иотошла, не приняв заказа. Пораженная этим, Тана поманила ее снова, но женщинасделала вид, что не замечает ее знаков. Тогда Тана поднялась с места, подошла кней сама и спросила, можно ли им здесь пообедать. Официантка досадливопоморщилась.

— Мне очень жаль, милая, — сказала она вполголоса— так, чтобы не услышала Шарон, — но я не могу обслужить твою подругу. Надеюсь,ты меня понимаешь?

— Но почему? Она — жительница Вашингтона, —сказала Тана, как будто это имело какое-то значение. — Ее мать — прокурорна государственной службе, а отец — двукратный лауреат Пулитцеровской премии.

— Нам это без разницы. Здесь не Вашингтон, а Йолан,Южная Каролина.

— Есть у вас в городе такие заведения, где мы с нейможем пообедать?

Женщина взглянула на высокую зеленоглазую блондинку, в чьемголосе прозвучала смутившая ее настойчивость.

— Она может пройти дальше по улице… А ты можешь остатьсяздесь.

— Но мы хотим пообедать вместе! — В глазах Танысверкала зеленая сталь; впервые в жизни она почувствовала, как по спине у неепрошла нервная судорога. Сейчас она могла ударить человека, охваченнаяиррациональным и бессильным бешенством, какого она еще ни разу неиспытывала. — Имеется ли в вашем городе такое место, где мы с подругоймогли бы поесть вместе? Или нам придется садиться в поезд и ехать обедать вНью-Йорк? — Тана вперила в официантку негодующий взгляд, и та отрицательнопокачала головой. Однако Тана отступать не собиралась. — Тогда обслужитеменя — я возьму два чизбургера и две кока-колы.

— Нет, не возьмешь! — Позади них встал коренастыйповар, вышедший из кухни. — Ты сейчас отправишься назад в свою треклятуюшикарную школу, откуда вы обе сюда заявились. — Подруги были слишкомзаметными в Йолане: достаточно было взглянуть на броские наряды Шарон, чтобывычислить ее принадлежность к привилегированному колледжу. На ней была юбка исвитер, купленные в нью-йоркском магазине «Бонвит Теллер». — Вы можетеесть там все что угодно за милую душу. Понятия не имею, что там на них нашло,но если уж они пускают к себе негритосов, то пусть и кормят их у себя в«Грин-Хиллз», а здесь на них не приготовили!

Он выразительно посмотрел на Тану, потом перевел взгляд настолик, за которым сидела Шарон. В его взгляде чувствовалась слепая ярость, иТане на миг показалось, что повар может вышвырнуть их отсюда силой. Послеизнасилования она еще ни разу не испытывала такого страха.

Поняв, в чем дело, Шарон грациозно поднялась с места исказала в своей спокойной аристократической манере:

— Идем, Тэн.

В ее голосе прозвучали низкие, чувственные нотки; при видетого, как повар буквально впился в нее плотоядными глазами, Тане захотелосьдать ему пощечину: этот взгляд напомнил ей то, о чем она безуспешно пыталасьзабыть.

— Сукин сын! — кипятилась Тана, когда они медленновозвращались в колледж.

Однако Шарон выглядела на удивление спокойной. Онаиспытывала те же чувства, что и накануне, когда их с Томом не пустили в кинотеатр.Поначалу — спокойное сознание силы, понимание, зачем она здесь, а потом —чувство уныния. Однако сегодня депрессия еще не успела ею овладеть.

— Как странно устроена жизнь! Если бы это произошло вНью-Йорке или в Лос-Анджелесе, практически в любом другом городе, никто бы ивнимания не обратил. Но здесь, в Йолане, страшно важно, что я темнокожая, а тыбелая. Моя мать, похоже, знает, что делает: видно, для нас пришло времябороться за свои права. Я всегда считала, что, если мне хорошо, я не обязанадумать о других, о том, что с ними происходит. И вот теперь оказалось, что этидругие — я сама. — Шарон внезапно поняла, почему Мириам так настаивала наее поступлении в «Грин-Хиллз». Впервые со дня приезда сюда девушка подумала,что ее мать, вероятно, права. Может быть, место Шарон здесь. Может, она в долгуперед кем-то, кому не было так хорошо все эти годы. — Я не знаю, что тебесказать, Тэн…

— Я тоже… — Они медленно шли по улице, рука обруку. — Не думаю, чтобы я когда-нибудь чувствовала себя такой беспомощнойи такой злой… — Вдруг перед ней всплыло лицо Билли Дарнинга, и она всяпоникла. — Разве лишь однажды…

Обе девушки вдруг ощутили связующую их близость, какой небыло раньше. Тане захотелось обнять Шарон, защитить ее от беды, а та взглянулана нее с теплой улыбкой.

— Когда это было, Тэн?

— О, очень давно!.. — Она силиласьулыбнуться. — Месяцев пять тому назад.

— Это действительно очень давно. — Девушкиобменялись улыбками и продолжали идти по тротуару.

По улице промчалась машина, но их никто не побеспокоил, истрах Таны прошел. Никто и никогда не сделает с ней то, что сделал БиллиДарнинг, — она скорее убьет насильника. В ее глазах Шарон отметиланеобычно жестокий блеск.

— Наверное, это было что-то ужасное? — Да.

— Ты не хочешь говорить об этом? — Голос Шарон былласковым и чутким.

Они шагали сквозь серую полутьму в полном молчании. Тана,казалось, раздумывала: у нее никогда не возникало желания рассказать об этомкошмаре кому бы то ни было — после того, как она попыталась довериться матери.

Шарон, по-видимому, ее поняла: у каждого человека есть надуше что-то такое, чем он не хочет делиться. Она и сама хранила в себе тайну.

— О'кей, Тэн…

Но едва она успела это произнести, как Тана стремительно кней обернулась, и слова неудержимо полились сами собой, будто прорвалась некаяплотина.

— Я хочу рассказать… только не знаю, как можно этосделать. — Она убыстрила шаги, будто желая убежать от самой себя, а Шаронлегко поспевала за ней на своих длинных, стройных ногах. Тана нервно провеларукой по волосам, сама не заметив этого, посмотрела куда-то в сторону. Дыханиеее участилось. — Рассказ получится короткий… В июне у нас был выпускнойвечер, а через неделю я пошла на вечеринку в дом патрона моей матери… у патронаесть сын, законченный негодяй… Я ей сказала, что не хочу идти… — Воздухвырывался из груди Таны короткими, быстрыми толчками, но она этого не замечалаи шла все быстрее. Шарон понимала: Тана рассказывает о чем-то таком, чтодержать в себе ей больше невмоготу. Тана должна выплеснуть это из себя. —Моя мать сказала: «Ни в коем случае!» То есть я не должна отказываться отприглашения ни под каким видом. Она всегда так говорит, когда дело так илииначе касается этой семейки — Артура Дарнинга и его детушек… она становится какслепая… — Захлебнувшись словами, Тана все ускоряла и ускоряла шаг, будтоспасаясь от преследовавших ее воспоминаний. Шарон, глядя на страдающее лицоподруги, шла с ней в ногу. Наконец Тана справилась с собой и продолжала: