— Здравствуй, малышка! Как дела в колледже? Онаотстранилась от него и повернулась к подруге.

— Познакомься с моим отцом, Фрименом Блейком. Папа, это— Тана Робертc, моя подруга по общежитию. Мы с ней живем в одной комнате.

Он энергично потряс руку девушки, буквальнозагипнотизированной его глазами и звуками его голоса. По дороге он выкладывалШарон новости: ее мать повысили в должности, ее брат завел новый роман; ониперестроили свой дом, у соседей родился ребенок, сам он написал новую книгу.Эта теплая, дружеская беседа тронула Тану до глубины души, и она искренне позавидовалатой жизни, которую, судя по всему, вела Шарон у себя дома.

Это впечатление усилилось вечером, когда они сели обедать вуютной, убранной в колониальном стиле столовой. У Блейков был красивый дом сбольшой лужайкой и задним двором; в гараже стояли три машины. «Кадиллак» соскладывающимся верхом водил сам хозяин, невзирая на резкие нападки своихдрузей. Он считал, что после стольких лет работы может позволить себе этушикарную марку, о которой мечтал так давно. Всех четверых членов семьи,по-видимому, связывала тесная дружба. Мириам показалась Тане не просто властнойособой: она была умна и настолько прямодушна, что это с непривычки пугало.Казалось, она хочет знать о каждом человеке абсолютно все. Никто не могизбежать ее въедливых вопросов, ее всевидящего взгляда.

— Теперь ты меня поняла? — спросила Шарон послетого, как подруги остались одни в комнате наверху. — "Когда сидишьвместе с ней за обедом, то чувствуешь себя так, словно тебя привели к присяге ипоставили перед судьями в качестве свидетеля.

Мириам хотела знать абсолютно все о том, чем была занята еедочь эти два месяца; она живо заинтересовалась инцидентом в кинотеатре, кудабезуспешно пытались попасть Шарон с Томом, а также тем, что произошло сдевушками в кафе.

— Это доказывает, что она все принимает близко ксердцу, Шар.

— Потому она и достает меня. Папа ничуть не глупее ее,но он судит обо всем гораздо спокойнее.

Тана видела, что это так и есть. Он рассказывал за столомизящные истории и анекдоты, заставлявшие всех смеяться; каждый чувствовал себяс ним непринужденно, он был наделен даром сближать людей. Так продолжалось весьвечер, к концу которого Тана решила, что отец ее подруги — самый замечательныйчеловек из всех, кого она когда-либо встречала.

— Он потрясающий мужчина, Шар!

— Я знаю.

— В прошлом году я прочитала одну из его книг. Когдапоеду домой, прочитаю все.

— Я тебе их подарю.

— Не иначе как с его автографами! — Они оберассмеялись.

Минуту спустя в дверь постучала Мириам, которая пришлаузнать, не нужно ли им чего-нибудь. Тана застенчиво ей улыбнулась.

— Здесь есть все, что нужно. Благодарю вас, миссисБлейк.

— Не за что. Мы очень рады, что вы сочли возможнымприехать. — Улыбка у нее была еще более ослепительная, чем у дочери, аглаза притягивали к себе и, казалось, знали о вас все; они проникали такглубоко и так уверенно, что это могло испугать. — Как вам понравился«Грин-Хиллз»?

— В общем понравился. Преподаватели там довольноинтересные.

Мириам, однако, сразу же уловила, что это было сказано безособого энтузиазма.

— А в частности?

Тана улыбнулась ее проницательности.

— Атмосфера там не такая теплая, как хотелось бы.

— Почему же?

— Трудно сказать. Наверное, потому, что студенткидержатся изолированными группами.

— А вы двое?

— Мы постоянно вместе. — Шарон с улыбкой взглянулана Тану, что не укрылось от бдительного взгляда Мириам. Она явно осталасьдовольна. Тана — сообразительная девочка, и в ней кроются большие возможности,значительно большие, чем думает она сама. Тана умна и находчива, поройостроумна, но вместе с тем осторожна и сдержанна. Когда-нибудь она раскроется,и один Господь Бог знает, что из нее выйдет.

— Может, в этом и заключаются ваши главные проблемы?Скажите мне, Тана, сколько подруг у вас в колледже?

— Только одна Шарон. Мы никогда не разлучаемся — ни ваудитории, ни в общежитии.

— Вероятно, за это вы и расплачиваетесь. Я уверена, чтовам это понятно и самой: если ваша ближайшая подруга — единственная в колледженегритянка, вас обязательно накажут.

— За что?

— Не будьте такой наивной.

— А ты не будь такой циничной, мам! — рассердиласьШарон.

— Вам обеим пора взрослеть.

— Что ты хочешь этим сказать? — накинулась на неедочь. — Проклятье, мам, я не успела провести дома и девяти часов, как тыуже тут как тут со своими проповедями и «крестовыми походами».

— Я вовсе не хочу читать вам мораль, просто я хочу,чтобы вы смотрели фактам в лицо. — Она оглядела девушек. — От нихникуда не денешься, мои дорогие! В наше время не так-то просто быть цветным илидругом цветного. Это нужно четко себе представлять и быть готовымрасплачиваться за ваши дружеские отношения, если они будут продолжаться.

— Неужели нельзя хоть один раз обойтись безполитических лекций, мам?

Мириам посмотрела на дочь, потом перевела взгляд на ееподругу.

— Я хочу попросить вас об одном одолжении, прежде чемвы вернетесь в колледж: в воскресенье в Вашингтоне будет выступать с речью одинчеловек, самый изумительный оратор из всех, кого я знаю. Его зовут Мартин ЛютерКинг. Я хочу, чтобы вы пошли вместе со мной послушать его выступление.

— Зачем? — недоуменно спросила Шарон.

— Это нечто такое, чего ни одна из вас никогда незабудет.

Когда они ехали обратно в Южную Каролину, Тана непереставала думать об этом. Мириам Блейк была права: доктор Кинг оказался самыммудрым и самым вдохновенным оратором, каких ей доводилось слышать. В сравнениис ним все остальные выглядели недалекими слепцами. Прошел не один час, преждечем она смогла заговорить о своих впечатлениях. Он говорил простые слова о том,что значит быть черным или дружить с черным, о гражданских правах, о всеобщемравенстве; а потом они запели все вместе, взявшись за руки и раскачиваясь втакт пению.

Спустя час после их отъезда из Вашингтона Тана взглянула наподругу.

— Это было потрясающе, правда?

Шарон коротко кивнула.

— Знаешь, мне кажется, я делаю глупость, возвращаясь вколледж. Я чувствую в себе потребность делать что-то более важное. — Онаоткинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.

Тана вглядывалась в темноту за окном поезда, увозящего их наЮг. Это обстоятельство придавало словам оратора еще больший вес: здесь, на Юге,людей мучили, третировали, оскорбляли. Потом она подумала про вечер дебютанток,о котором так пеклась ее мать. Эта мысль показалась ей несовместимой спредыдущими мыслями: они были диаметрально противоположны и не могли уместитьсяв голове одновременно. Почувствовав на себе ее взгляд, Шарон открыла глаза.