– Ты слишком скромен, – прервал рыцарь. – Ясвои возможности знаю, знаю, сколько времени могу выдержать в седле и доспехах.Я, видишь ли, частенько путешествую ночью, с фонарем, без остановки. Во-первых,это сокращает время, во-вторых, а вдруг в потемках кто-нибудь, не разобравшись,зацепит… И развеселит… Но коли ты утверждаешь, что здесь места спокойные, тозачем лошадей мучить, посидим у костра до рассвета, поболтаем… В конце концов,это тоже развлечение, хотя, конечно, выпустить кишки из пары-другойраубриттеров интереснее, но все же…

Огонь весело вспыхнул, осветил ночь. Зашипел и пустилароматы жир, капающий с колбас и кусков грудинки, которые оруженосец Войцех сослугами поджаривали на прутиках. Войцех и слуги хранили молчание и соблюдалисоответствующую дистанцию, но во взглядах, которые они украдкой бросали наРейневана, проскальзывала благодарность. Видать, они вовсе не разделяли любовьгосподина к ночным поездкам с фонарем.

Небо над лесом искрилось звездами. Ночь была холодной.

– Дааа, – Завиша обеими руками помассировалживот, – помогло. Помогло лучше и скорее, чем обычно прописываемые молитвысвятому Эразму, патрону требухи. Что же это был за магический отвар, что заволшебная мандрагора? И почему ты ее именно у пастуха искал?

– После святого Яна, – пояснил Рейневан, довольныйтем, что может показать свои знания, – пастухи собирают только им ведомыетравы. Их собирают в пучки и носят привязанными к иркавице, как пастухиназывают пастушью палку. Потом травы сушат в шалаше. И делают из них отвар,которым…

– Поят скотину, – спокойно вставил сулимец. –Значит, ты приравнял меня к раздувшейся корове. Ну, коли помогло…

– Не сердитесь, господин Завиша. Народная мудростьбеспредельна. Никто из великих медиков и алхимиков не пренебрегал ею, ниПлиний, ни Гален, ни Страбон, ни ученые арабы, ни Герберт Орильякский, ниАльберт Великий. Медицина многое взяла от народа, а от пастухов – особенно. Онивладеют колоссальным и неизмеримым знанием о травах и их лечебной силе. И о…других силах.

– Действительно?

– Да, – подтвердил Рейневан, пододвигаясь ближе ккостру. – Вы не поверите, господин Завиша, какие силы таятся в пучке, втой сухой соломе из пастушьего шалаша, за который никто и ломаного шелёнга быне дал. Взгляните: ромашка, кувшинка, вроде бы – ничего особенного, а еслиприготовить настой, они творят чудеса. Или вот те, которые я вам дал: кошачьялапка, борщевик, дягиль лекарственный. А вот эти, по-чешски «споричек» и«семикраска». Мало какой медик знает, насколько они полезны. А вываром из тех,что зовутся «якубки», пастухи для защиты от волков обрызгивают овец в мае, надень святых Филиппа и Якуба. Хотите верьте, хотите – нет, но обрызганных овецволк не тронет. Это вот – ягоды святого Венделина, а это – травка святогоЛингарта, оба святых, как вы, конечно, знаете, втроем с Мартиномпокровительствуют пастухам. Когда даешь эти травы животным, надо призыватьименно этих святых.

– То, что ты бормотал над котелком, не было о святых.

– Не было, – признался, откашлявшись,Рейневан. – Я же вам говорил: народная мудрость…

– Очень уж эта мудрость костром попахивает, –серьезно сказал сулимец. – На твоем месте я б посмотрел, кого лечу. С кемболтаю. И в чьем присутствии ссылаюсь на Герберта Орильяка. Остерегался бы,Рейнмар.

– Я остерегаюсь.

– А я, – проговорил оруженосец Войцех, –думаю, ежели чары существуют, то лучше их знать, чем не знать. Я думаю…

Он замолчал, видя грозный взгляд Завиши.

– А я думаю, – резко сказал рыцарь изГарбова, – что все зло этого мира идет от мышления. Когда думать начинаютлюди, совершенно не способные к этому.

Войцех еще ниже наклонился к сбруе, которую чинил и смазывалсалом. Рейневан, прежде чем что-либо сказать, переждал несколько минут.

– Господин Завиша?

– А?

– В корчме, в споре с тем доминиканцем, вы не таились…Ну… Вроде как бы… Вроде вы за чешских гуситов. Во всяком случае, больше за, чемпротив.

– А у тебя что – мышление и ересь на одной полке лежат?

– Ну, в общем, – признался, помолчав,Рейневан. – Но еще больше меня удивляет…

– Что тебя удивляет?

– Как все было… Как все было у Немецкого Брода вдвадцать втором году? Когда вы в чешский плен попали. Тут всякие легендыкружат…

– И какие же?

– А такие, что вас гуситы схватили, так как бежать вамне позволяла рыцарская честь, а бороться не могли, потому что были послом.

– Что, так прямо и говорят?

– И еще… Что король Сигизмунд бросил вас в тяжкуюминуту. А сам позорно бежал.

Завиша долго молчал. Наконец проговорил:

– А ты хотел бы знать правильную версию, так?

– Если, – неуверенно ответил Рейневан, – вамэто не в тягость…

– С чего бы? За приятной беседой время летит быстрее.Так почему ж не поболтать?

Вопреки сказанному рыцарь из Гарбова снова долго молчал,поигрывая пустой кружкой. Рейневан подумал было, что Завиша ждет его новыхвопросов, но задавать их не спешил. И, как оказалось, правильно сделал.

– Начать, – заговорил Завиша, – надобно,кажется мне, с того, что король Владислав послал меня к римскому императору сдостаточно деликатной миссией… Речь шла о марьяже с королевой Эвфемией,племянницей Сигизмунда, вдовой чешского Вацлава. Как ныне известно, из этогоничего не получилось, Ягелло предпочел Сонку Гольшанскую. Но тогда это еще небыло известно. Король Владислав поручил мне обговорить с Люксембуржцем все, чтонадо, в основном приданое. Ну, я и поехал. Но не в Пожонь[70] ине в Буду, а на Мораву, откуда Зигмунт в то время двинулся на своих непослушныхподданных с очередным крестовым походом с твердым намерением взять Прагу иокончательно извести в Чехии гуситскую ересь.