– Я, – прервал молчание Завиша, – человекжелезного меча.[79] Я знаю, что меня ждет. Знаю свою судьбу.Знаю без малого сорок лет, с того дня, когда взял в руки меч. Но я не стануоглядываться. Не обернусь на оставленные за конем хундфельды,[80]собачьи могилы и королевские предательства, на подлость, на ничтожество ибезбожие духа. Я не сверну с избранного пути, милостивый государь Ганс МайнИгель.

Ганс Майн Игель не произнес ни слова, но его огромные глазаразгорелись.

– Тем не менее, – Завиша Черный потер лоб, –я хотел бы, чтоб ты предсказал мне, как и Рейневану, любовь. Не смерть.

– Я б тоже, – сказал Ганс Майн Игель, –хотел. Ну прощайте.

Удивительное создание вдруг раздулось, ощетинило шерсть. Иисчезло. Растворилось во мраке, в том самом мраке, из которого возникло.

Кони фыркали и топтались в темноте. Слуги храпели. Небосветлело, над верхушками деревьев бледнели звезды.

– Странно, – сказал Рейневан. – Это былостранно.

Сулимец, вырванный из дремы, поднял голову.

– Что? Что странно?

– Этот… Ганс Майн Игель. Знаете, господин Завиша, что…Ну, я должен признать… Вы меня удивили.

– То есть?

– Когда он появился из тьмы, вы даже не дрогнули. У васдаже голос не задрожал. А когда вы потом с ним беседовали, то… просто дивудаешься… А ведь это было… Ночное существо. Нечеловек… Чуждый…

– Завиша Черный из Гарбова долго глядел на него.

– Я знаю множество людей… – ответил он наконецочень серьезно, – множество людей, гораздо более мне чуждых.

Рассвет был мглистый, влажный, капельки росы висели напаутинках. Лес стоял тихий, но опасный, как спящий хищник. Кони косились нанаплывающий, стелющийся туман, фыркали, трясли головами. За лесом, наперепутье, стоял каменный крест. Одно из многочисленных в Силезии напоминаний опреступлении. И сильно запоздавшем раскаянии.

– Здесь мы расстанемся, – сказал Рейневан.

Сулимец взглянул на него, однако от комментариеввоздержался.

– Здесь мы расстанемся, – повторил юноша. –Я, как и вы, тоже не люблю оглядываться на хундфельды. Мне, как и вам,отвратительна мысль о подлости и ничтожестве духа. Я возвращаюсь к Адели. Ибо…Не важно, что говорил этот Ганс… Мое место рядом с ней. Я не убегу, как трус,как мелкий воришка. Я стану сопротивляться тому, чему вынужден будупротивостоять. Как противостояли вы под немецким Бродом. Прощайте, благородныйгосподин Завиша.

– Прощай, Рейнмар из Белявы. Береги себя.

– И вы берегите. Кто знает, может, когда-нибудь ещесвидимся.

Завиша Черный из Гарбова долго смотрел на него. Потомсказал:

– Не думаю.

в которой Рейневан вначале на собственной шкуре узнает, чточувствует обложенный в чащобе волк, потом встречает Николетту Светловолосую. Азатем продолжает вниз по реке свой путь

За лесом на перепутье стоял покаянный каменный крест. Одиниз многочисленных в Силезии напоминаний о преступлении. И сильно запоздаломраскаянии.

Плечи креста оканчивались в виде клеверинок, а на расширенномвнизу основании высечен топор – орудие, при помощи которого каявшийся грешникотправил на тот свет ближнего. Или ближних.

Рейневан внимательно вгляделся в крест. И очень скверновыругался.

Крест был тот самый, около которого не меньше трех часов назадон расстался с Завишей.

Виной всему был туман, с утра словно дым стелющийся по полями лесам, виной был моросящий дождь, который все время мелкими капельками слепилглаза, а когда прекратился, то туман усилился еще больше. Виной был самРейневан, его усталость и недосып, его несобранность, вызванная постояннымимыслями об Адели фон Стерча и планами по ее освобождению. Впрочем, кто знает.Может, по правде-то виноваты были населяющие силезские леса многочисленныемамуны,[81] соблазнительницы, кобольды, хохлики,[82]ирлихты[83] и прочие лиха, занимающиеся тем, то сбиваютчеловека с пути? Может, менее симпатичные и не столь благожелательныеродственники и близкие Ганса Мейна Игеля, с которым он познакомился ночью?

Однако искать виноватых не имело смысла, и Рейневанпрекрасно это знал. Следовало разумно оценить сложившуюся ситуацию, принятьрешение и действовать в соответствии с ним. Он слез с коня, прислонился кпокаянному кресту и принялся усиленно размышлять.

Вместо того чтобы после трех часов, проведенных в седле,быть уже где-нибудь на полпути к Берутову, он все утро ездил по кругу и врезультате оказался там, откуда выехал, то есть поблизости от Бжега, не дальше,чем в миле от города.

«А может, – подумал он, – может, мною руководиласудьба? Указывала? Может, однако, воспользоваться тем, что я близко, и ехать вгород в дружескую больницу Святого Духа и там попросить помощи? Или лучше всеже не терять времени и действовать по первоначальному плану – ехать прямо вБерутов, в Лиготу, к Адели».

«Города следует остерегаться», – подумал он. Егохорошие, даже дружеские связи с бжеговским духовенством были известны всем, астало быть, и Стерчам. Кроме того, через Бжег шла дорога к иоаннитскойкомандории в Малой Олесьнице – месту, в которое его хотел упрятать князь КонрадКантнер. Несмотря на добрые в принципе намерения князя и не говоря уж о том,что у Рейневана не было никакого желания убить несколько лет на покаянии уиоаннитов, кто-нибудь из свиты Кантнера мог проболтаться либо польститься наденьги, и тогда нельзя было исключить, что Стерчи не притаились у бжеговскихшлагбаумов.