Я хотела обидеться, хотела вырваться из егорук и потом уж поразмыслить над тем, что какой-то незнакомый человек – исослуживец, не иначе – только что выдал полный и непредвзятый отчет о моейодежде и моей фигуре, но у меня ничего не вышло. Мне понравились его добрыезеленые глаза, которые смеялись, но не насмехались, и – больше того – мнепонравилось то, что со мной сейчас случилось: ведь это был Найджел – человек,единственный в своем роде, как Мадонна или Принц, – законодатель мод, которогодаже я знала по телепередачам, журналам, светским хроникам – где он только непоявлялся! – и он сказал, что я хорошенькая. И у меня хорошие ноги! Я простилаему даже «мышку-лохушку». Мне безумно понравился этот парень.

Откуда-то доносился голос Эмили, она просилаоставить меня в покое, но я вовсе не хотела, чтобы он уходил. Поздно, он ужебыл на полдороге к двери, меховой палантин летел за ним. Я хотела окликнутьего, сказать, что не обижаюсь, что я рада с ним познакомиться и мечтаю, чтобыон занялся моей внешностью, – но не успела я вымолвить ни слова, как Найджелкруто развернулся и двумя огромными шагами преодолел расстояние между нами. Онпридвинулся вплотную, облапил меня своими ручищами и прижал к себе. Моя голованаходилась на уровне его груди, и я вдыхала ни на что не похожий запах лосьона«Джонсонс беби». И в тот самый момент, как до меня дошло, что я тоже обнимаюего, он отодвинулся, взял мои руки в свои, так что они утонули в его ладонях, ипроорал:

– ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В КУКОЛЬНЫЙ ДОМИК, ДЕТКА!

– Так и сказал? – Лили отправила в рот ложечкумороженого. В девять часов вечера мы встретились в суши-баре и я посвятила еево все подробности своего первого рабочего дня. Родители нехотя продлили моюкредитку для экстренных случаев до того времени, как я получу свою первую зарплату,и сейчас, поглощая сандвичи с тунцом и салат из водорослей, я чувствовала, чтоэто и есть экстренная необходимость, а посему мысленно благодарила маму и папуза то, что они так добры к нам с Лили.

– Это его точные слова: «Добро пожаловать вкукольный домик, детка», – именно так. Ничего себе, да?

Она смотрела на меня, полуоткрыв рот, ложечказастыла в воздухе.

– У тебя самая обалденная работа, какую ятолько могу себе представить. – Это сказала Лили, которая считала, что, преждечем поступать в аспирантуру, ей следовало с годик поработать в каком-нибудьприличном месте.

– Ну да, судя по всему, это классное место.Странноватое, конечно, но классное, – Я поковырялась в своем подтаявшемшоколадном мороженом. – Хотя я не знаю, может, на самом деле мне лучше было быпродолжить учебу.

– Вот-вот, тебе бы жуть как понравиласькакая-нибудь почасовая работа, и чтобы весь заработок уходил на до неприличиядорогую и совершенно ненужную аспирантуру. Понравилось бы, скажи? Ты чемузавидуешь – месту бармена в студенческой пивнушке, тому, что я торчу там дочетырех утра и мне может нахамить любой надравшийся сопляк первокурсник, апотом, с восьми до шести, у меня занятия? Ты этого хочешь, да? И если я закончуаспирантуру – а это еще большой вопрос, закончу ли я, – нет никакой гарантии,что я найду работу. Совершенно никакой гарантии нет. – Она усмехнулась иотхлебнула глоток пива «Саппоро».

Лили занималась на кафедре русской литературыпри Колумбийском университете и все свободное от занятий время занималасьпоисками каких-то ненадежных приработков. У ее бабки денег едва хватало насебя, стипендию ей тоже не выплачивали, поэтому было удивительно, как ей вообщесегодня удалось выбраться в суши-бар.

И, как всегда, когда она начинала жаловатьсяна судьбу, я повторила испытанный прием.

– Так зачем же тебе все это нужно, Лили? –спросила я, хотя уже миллион раз слышала ответ.

Она фыркнула и закатила глаза.

– Наверное, мне все это нравится, – протянулаона, подчеркивая иронию своих слов.

И хотя она никогда бы в этом не призналась –ведь жаловаться действительно намного приятнее, – ей и вправду это нравилось.Страсть к русской литературе пробудилась у нее в восьмом классе, когда однаждыее учитель сказал, что вот такой, как она, он и представляет Лолиту –круглолицей, черноволосой, с кудряшками. Она пришла домой – и тут же взяласьчитать этот шедевр разврата, чтобы избавиться от неприятных для нее учительскихаллюзий. Потом она прочла всего Набокова. Потом Толстого. И Гоголя. И Чеховатоже. Пришло время поступать в колледж – Лили отправилась в университет Брауна,к профессору, специализирующемуся на русской литературе, и тот, побеседовав сЛили, заявил, что никогда еще – ни среди первокурсников, ни среди выпускников –не было у него такой начитанной и влюбленной в предмет студентки. Она и сейчаслюбила эту литературу, изучала русскую грамматику, читала всех авторов воригинале, – но плакаться ей нравилось больше.

– Ну конечно, я согласна, ничего лучшегосейчас не найти. Томми Хилфигер. Шанель. Апартаменты Оскара де ла Ренты. И этотолько первый день. Просто не знаю, поможет ли мне это попасть в «Нью-Йоркер»,но, наверное, еще рано судить. Просто все это кажется таким нереальным,понимаешь?

– Что ж, как только тебе захочетсясоприкоснуться с реальностью, разыщи меня, ты знаешь где. – Лили достала изкошелька проездной на метро. – Если тебе вдруг понадобится маленькое гетто, тывсегда обретешь его в Гарлеме, мои роскошные пятьдесят квадратных метров втвоем полном распоряжении.

Я расплатилась, и мы обнялись. Она хотелаобъяснить мне, как лучше добраться от Седьмой авеню до моего нового жилища, и янесколько раз поклялась, что знаю, как найти подземку, и где сделать пересадку,и как добраться от остановки на Девяносто шестой улице до своего дома, но, лишьона ушла, я тут же поймала такси.

«Это только сегодня, – сказала я себе,устраиваясь на теплом заднем сиденье и стараясь дышать так, чтобы нечувствовать запаха, исходящего от водителя, – ведь я теперь работаю в„Подиуме“».

Приятно было убедиться в том, что весь остатокнедели не слишком отличался от первого дня. В пятницу мы с Эмили вновьвстретились в семь утра в белоснежном вестибюле, на этот раз она вручила мнемой собственный электронный пропуск; на нем была моя фотография, но я никак немогла припомнить, когда она была сделана.

– Это от камеры внутреннего наблюдения, –сказала Эмили, видя мое недоумение, – они здесь повсюду, чтоб ты знала. У насслучались серьезные кражи, и отделы одежды и драгоценностей попросилиустановить видеонаблюдение. – Похоже, курьеры, а то и редакторы сами и таскали.Так что сейчас администрация следит буквально за каждым.

– Следит? Что значит «следит»?