Непрерывно озираясь по сторонам, я спустиласьв вестибюль и, убедившись, что Эмили в пределах видимости нет, рванула черезприемную. Кнопку лифта я нажала раз двадцать. Софи, секретарь приемной, оченькрасивая азиатка, вскинула брови и тут же отвела глаза, и было непонятно: онапросто удивляется моему нетерпению или наверняка знает, что я бросила офисМиранды на произвол судьбы? Не было времени об этом думать. Двери лифтараскрылись, и я сумела-таки вскочить внутрь, даже несмотря на то что костлявый,похожий на законченного наркомана парень в зеленых кроссовках со слипшимися отгеля волосами, глумливо улыбаясь, нажимал на кнопку «Ход». Никто не подвинулся,чтобы дать мне место, хотя в кабине его было предостаточно. В обычныхобстоятельствах это вывело бы меня из себя, но сейчас я могла думать только отом, как бы раздобыть что-нибудь поесть и тут же вернуться.

Столовая была огромным залом из стекла игранита: перед входом толпились восторженные трещотки; они наклонялись друг кдружке и шептались, обмениваясь мнениями обо всех выходящих из лифта.Друзья-приятели здешней администрации, сразу догадалась я, вспомнив описаниеЭмили. Они явно пребывали в экстазе от того, что находятся в самом центресобытий. Лили уже успела попросить меня сводить ее в эту столовую – ведь почтивсе газеты и журналы Нью-Йорка расхваливали здешнюю кухню, не говоря уже опосетителях, – но я все никак не могла решиться.

Я пробилась сквозь толпу девушек ипочувствовала, что они повернули головы в мою сторону, пытаясь понять,представляю ли я собой что-нибудь или нет. Ответ отрицательный. Полнаярешимости, я стремительно прошла мимо соблазнительных ломтиков молодой бараниныпод соусом «марсала» в секции закусок, пробралась сквозь строй любителей пиццы(с вялеными помидорами и козьим сыром) – неприметный столик, где продавали этупиццу, любовно именовался «углеводным». Сквозь встречное движение нелегко былопробиться к стойке с салатами, также известной как «зелень» (например:«встретимся, где „зелень“»). Стойка была длинная, как взлетно-посадочнаяполоса, и осаждалась с четырех сторон, но после того, как я громко объявила,что меня не интересует последняя оставшаяся порция соевого творожка, мне все жедали пройти. В самом дальнем углу обеденного зала, полускрытый стойкой спряностями, которая очень напоминала витрину с косметикой, виднелся одинокий,неприкаянный столик секции супов. Причиной низкой популярности этого стола былото, что отвечающий за него повар, единственный во всей столовой, отказался прилагатькакие-либо усилия к тому, чтобы снизить в своих блюдах процент жира, натрия иуглеводов. Он просто не захотел этого делать. Следствием его отказа стало то,что возле его стола – единственного во всем огромном зале – никогда не бывалоочереди. Пользуясь этим обстоятельством, я каждый день мчалась прямиком к нему.Облеченным властью администраторам «Элиас» потребовалась всего неделя, чтобывыяснить, что суп, кроме меня, никто не покупает, поэтому они сочли разумнымурезать меню этой секции до одного блюда в день. Я страстно желала, чтобысегодня им оказался томатный чеддер, но вместо этого у повара был наготове супс моллюсками, и он не упустил случая громко похвастаться, что сливки самыежирные. Трое вегетарианцев, стоявших возле «зелени», повернулись и уставилисьна меня. Оставалось еще пройти мимо стола специально приглашенного шеф-повара,который в этот момент священнодействовал над сашими. Я прочла его имя накарточке, приколотой к накрахмаленному белому воротничку: «Нобу Мацухита».Поднявшись по лестнице и взглянув на него сверху, я почувствовала моральноеудовлетворение от того, что я, похоже, единственная во всем здании, кто передним не заискивает. Интересно, что есть большее преступление: не знать имямистера Мацухиты или имя Миранды Пристли?

Миниатюрная кассирша взглянула сначала на суп,а потом на мои бедра. От ее взгляда у меня проснулась задремавшая было совесть.Я уже привыкла каждый раз перед выходом из дома досконально осматривать себя взеркало и сейчас поклялась бы, что она смотрит на меня с тем же выражением, скаким я посмотрела бы на двухсоткилограммового толстяка, купившего себе восемьбиг-маков, – чуть расширив глаза, словно спрашивая: «Неужели ты не можешь безэтого обойтись?» Но я решительно отбросила параноидальные сомнения и напомниласебе, что передо мной всего лишь кассир, а не профессиональный диетолог. И нередактор журнала мод.

– Сейчас не многие это покупают, – сказала онанегромко, пробивая чек.

– Ну да, суп с моллюсками мало кто любит, –пробормотала я, терзая свою карточку и мысленно умоляя ее работать быстрее, какможно быстрее.

Она перестала набирать цифры, и ее узкие кариеглаза поймали мой взгляд.

– Нет, я думаю, это оттого, что повар отказываетсяделать их более легкими. Вы хоть представляете себе, сколько там калорий? Какмного жира в этой маленькой чашке супа? Да от одного только его запаха можноприбавить сразу пять кило!

«А ты не из тех, кто может позволять себелишние пять кило», – ясно говорил ее взгляд.

О Господи! После того как все эти высокие инечеловечески стройные красотки из «Подиума» так на меня глазели, мне едваудалось убедить себя, что для моего роста у меня вполне нормальный вес. И вотсейчас кассирша фактически открытым текстом заявляет, что мне следует похудеть.Я схватила сумку и, расталкивая всех подряд, бросилась в туалетную комнату,удачно расположенную прямо напротив столовой, чтобы облегчить душу и тело послетолько что состоявшегося праздника чревоугодия. И хотя я точно знала, чтозеркало покажет мне абсолютно то же самое, что я уже видела сегодня утром, явсе же направилась прямиком к нему. Оттуда на меня уставилось искаженное отзлобы лицо.

– Какого черта ты здесь делаешь? – заоралаЭмили моему отражению. Я стремительно повернулась и увидела, что она пытаетсяспрятать в сумку свой кожаный блейзер, а на лбу у нее солнечные очки. До менядошло, что, когда три с половиной часа назад она сказала, что выйдет пообедать,ее следовало понимать буквально – в том смысле, что она выйдет из здания. Азначит, отправится на улицу. Оставив меня на три часа фактически привязанной ктелефону, без возможности пообедать или даже облегчиться. Но это ничего незначило. Я виновата, я не должна была уходить – и вот какая-то девчонка, мояровесница, уже открыла рот, чтобы наорать на меня. Бог сжалился надо мной:дверь распахнулась, и в проеме появилась женщина, шеф-редактор «Кокетки». Она сизумлением наблюдала за тем, как Эмили, буквально вцепившись в мою руку, тащитменя к лифту. Я не сопротивлялась, чувствуя, что натворила дел и сейчас будурасхлебывать. Все это сильно смахивало на сцену из какого-нибудь фильма: маньяксреди бела дня, приставив пистолет к затылку своей жертвы, хладнокровно ведетее к месту пыток.

– Как ты могла? – прошипела Эмили, втолкнувменя в приемную «Подиума». – Как старшая, я отвечаю за все происходящее вофисе. Да, ты новенькая, но я ведь тебе в самый первый день сказала: мы обязанывыполнять все ее поручения.