Денис кивнул, как завороженный.

– Когда вы вернулись, оказалось, что на месте машиныСиротина стоит «Хонда» моей жены. Вы мне об этом сказали. И решили, что удачана вашей стороне. Сиротин не мог поставить свою машину на обычное место, потомучто моя жена его заняла! Когда он приехал и поставил машину за угол, вы ещеподождали, а потом спустились вниз. Охранников уже не было, потому что ониуходят в шесть, а камера наружного наблюдения у них не работает. Это тоже всемизвестно. Вы установили на машину Сиротина приемник, а рацию оставили себе.Пакет выбросили в урну. Вас видела моя жена, которая сидела в машине, а вы еене видели, потому что у нее стекла тонированные! Вы поднялись на наш этаж,открыли окно в коридоре и нажали кнопочку, да? Осипов видел вас и решил, что увас в руке кружка, а у вас была рация! Сирена завыла, и вы побежали к Сиротинув кабинет. Он уже к тому времени влез на подоконник – еще бы, на улице ночь, унего машина за углом, и сигнализация вовсю работает! Вы столкнули его, выскочилииз кабинета и по лестнице побежали вниз. Вы знали, что на лестнице никого нет,потому что Камаровский с Рыбалко играют в бильярд, вы проходили мимобильярдной, когда включали свою рацию, а Осипов ушел в комнату Даниловой, выего видели, о чем сами мне и сказали. Вы сбежали вниз и, пока вокруг Сиротинасобирался народ, сняли с его машины передатчик, выключили его и выбросили вснег. На всякий случай, чтобы не таскать в кармане, мало ли что!..

Денис тяжело дышал, а милицейский придвинулся и смотрел синтересом.

– Только вы забыли про меня, – твердо сказал Волков. –Меня-то вы не видели! А я вас видел.

– Где?! – спросил Усков ужасным голосом. – Где ты мог менявидеть?!

– В кабинете у Сиротина, – продолжал Волков так же твердо. –Я только не понял этот фокус с рацией, но как ты из кабинета выбегал, я видел.И как ты на лестницу побежал, тоже! Я все видел. Я только не успел тебяостановить, мерзавца! И я все нашел, и пакет, и передатчик, и рация у тебянаверняка где-то здесь!

– Ты все равно ничего не докажешь, – сказал Денис, – ничегои никогда! Может, это ты его столкнул!

– Нет, – возразил Волков. – Не я. И потом, ты же знаешьСиротина! Он был твой начальник несколько лет! Ты ж понимаешь, что у него вкабинете камера стояла! И не какая-то там лоховская, как у наших охранников, асамая настоящая, пишущая. Так что с доказательствами у меня все в порядке.

– Быть этого не может, – еле выговорил Денис Усков. – Этогопросто не может быть!

– Может, – отрезал Волков. – Так оно и есть!..

– Он собирался меня уволить, – Денис встал и опять быстросел в кресло, – а меня нельзя увольнять! У меня кредит не выплачен и налогитоже! Я не хочу! Я не могу! Мне зарплату надо получать!

– Там, куда тебя отправят, будешь за баланду работать, –пообещал Волков. – Кредит у него! Малодушный, слюнявый мальчишка!..

– Я не могу-у!!! – завыл Денис и взялся руками за голову. –Не могу-у-у!!!

Розовощекий милицейский долго писал какие-то бумаги и все неуходил, хотя Ускова давно отвели в «газик», и Волков мечтал, чтобы милицейскийушел в этот самый «газик» тоже.

В конце концов опер все же ушел, но вернулся.

– Послушай, – сказал он Волкову душевно, – ну, про то, чтоты его видел, я понял, что вранье! А про камеру тоже вранье?

– Вранье, – кивнул Волков, просовывая руки в рукава куртки.

– На чистосердечное налегать, что ли? Эти отпечатки на рации– фигня, ты ж понимаешь!

– Понимаю, – согласился Волков. – Только я на суде скажу,что я его видел. Своими глазами. Это поможет?

– Поглядим, – подумав, сказал милицейский. – Смотря ктосудить будет. Должно помочь, конечно. Если ты подтвердишь, а он от своихпоказаний не откажется, то поможет... А там кто его знает! А ты с этим, спотерпевшим, дружил, что ли?

Волков кивнул.

– Ну, понятно. – Милицейский вздохнул. – Ловко ты егораскрутил. Молодец. Если что, приходи в отдел. Будешь бумажки перебирать, какя!

И тут он засмеялся.

– Ну, с Новым годом тебя, мужик! – Он хлопнул Волкова поплечу и ушел.

Утром тридцать первого декабря Волков ни с того, ни с сегорешил побриться. Завтра с утра бриться он точно не станет, а Юльке не нравится,когда он зарастает по глаза. Напевая под нос, он мылил щеки, когда дверь широкораспахнулась и на пороге показался его новый ребенок.

Ребенок сосредоточенно сопел и придерживал рукой необъятныепижамные штаны, бывшие Димкины, которые норовили свалиться с худосочной попы.

Волков, как ни странно, все время забывал про то, что у неготеперь дополнительный ребенок, и они оба замерли от неожиданности и уставилисьдруг на друга во все глаза.

– Я просто так... – пробормотал гном и переступил ногами вшироченных штанинах, – я думал, тут нет никого...

– Тут есть я, – пояснил Волков.

Пузыри мыльной пены тихонько лопались на щеках, щекоталикожу. Огромный клок, свесившийся с подбородка, оторвался и мягко шлепнулся враковину.

Мальчишка проводил его расширившимися глазами, вдругсдавленно ахнул и уставился Волкову в лицо. Глаза у него округлились, как усороки, стали темными и совсем бездонными.

Волков ничего не понял.

– Ты что? – Мыльная пена мешала ему говорить, лезла в рот. –Ты что, Павлик? Ты, может, пописать хочешь? Так ты заходи и писай себе! Аможешь в ту ванную, которая...

Мальчишка тоненько свистнул горлом, как суслик-еврашка,виденный однажды Волковым на Камчатке, кинулся вперед, наступил на свои штаны иупал бы, если бы перепуганный Волков его не подхватил.

– Что?! Что такое?!

Мальчишка все свистел горлом и тыкался горячим маленькимлицом Волкову в шею и щеки, с которых отваливались клочья мыльной пены. Слабыедетские воробьиные ребрышки ходили ходуном под волковскими ладонями.

– Ты что, Павлик?! Юля, иди сюда! Юлька!!!

Мальчишка оторвался от Волкова – тот растерянно отер большойладонью его мордаху – и выдохнул с восторгом:

– Я знал, знал, что это ты! Я просто не сразу понял!.. Но язнал! Я загадал! Мне бабушка говорила, что так надо!

– Как? – осторожно спросил Волков.

Он ничего не понимал.

– Ну, загадать и ждать, что сбудется! – И Павлик опятьуткнулся носом Волкову в щеку, прямо в остатки мыльной пены.

Встревоженная Юля заглянула в ванную и замерла. Волковповерх мальчишкиной головенки посмотрел на нее, а она на него.