После ее ухода со мной остались Дойл, Баринтус и Усна.Холод, Гален, Готорн и Адайр стояли за дверью, чтобы нам никто не помешал. Да иместа в кабинете было не так много. Нам было бы неудобно. Всем присутствующим ядоверяла, кроме Усны. Его я просто еще не знала толком.

– Усна, подожди нас в холле.

Он слегка улыбнулся, но спорить не стал. Правда, у дверипомедлил.

– Ты не хочешь, чтобы я прислал кого-нибудь на замену?Я прикинула и кивнула:

– Галена.

Он коротко поклонился, открыл дверь и позвал Галена. Галенвопросительно глянул на меня, когда дверь за ним закрылась.

– Я хочу позвонить Джиллету. Гален покачал головой.

– Не думаю, что это хорошая мысль.

– Кто такой Джиллет? – спросил Баринтус.

– Один из федеральных агентов, расследовавших убийствопринца Эссуса, – ответил Дойл.

– Не знаю, почему я удивлена, что ты это помнишь, но яудивлена, – сказала я.

Дойл посмотрел на меня – как всегда темный, замкнутый инепроницаемый.

– Джиллет был самым упорным из следователей-людей.

– Да, – согласилась я.

– Ты с ним общалась? – спросил Дойл.

– Скорее он со мной. Мне было семнадцать, и мне тогдаказалось, что он едва ли не единственный, кто больше хочет раскрыть убийствомоего отца, чем угодить королеве или своему начальству.

Дойл набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул.

– И Гален об этом знал?

– Да, – сказал Гален.

– И тебе не приходило в голову, что стоило бырассказать капитану стражи, что принцесса сотрудничаете федеральным агентом?

– Мерри от этого становилось легче, а сразу послесмерти Эссуса я сделал бы что угодно, лишь бы ей стало легче.

– А потом? – спросил Дойл.

– Они дважды в год обменивались открытками. Это все.

Дойл обратил ко мне темный взгляд. Я пожала плечами и тут жепожалела, потому что это было больно.

– Он посылал мне открытку на годовщину смерти отца. А яему – на Йоль.

– И никто не заметил? – поднял брови Дойл.

– Королева мной не слишком интересовалась, а тыинтересовался тем, чем тебе велела интересоваться королева. Вы все такпоступали.

Он потер глаза руками.

– Рука сильно болит?

– Болит.

Он снова глубоко вздохнул.

– Тебе нужно отдохнуть, принцесса.

– Ты злишься не на меня и не на Галена, –сообразила я. – Ты зол на себя, что не знал об этом.

– Да, – сказал он с едва заметной злостью вголосе.

– Кому еще из стражей я могла доверять после смертиотца?

– А мне? – спросил Баринтус.

Я посмотрела на него – на лучшего, самого близкого друга отца.

– Ты был почти так же убит горем, как и я, Баринтус.Мне нужен был кто-то, разделяющий мою скорбь, но не поглощенный ею. Для менятаким человеком стал Гален. – Я потянулась к Галену, и он взял мою руку,словно это был самый естественный жест в мире.

– Если ты выйдешь замуж за того, к кому влечет тебясердце, – обронил Дойл, – я боюсь за судьбу двора.

Я вгляделась в него, пытаясь прочитать мысли понепроницаемому лицу. А потом сжала руку Галена посильнее и притянула его ксебе. Когда-то Дойл был бы прав. Когда-то в моем сердце царил только Гален иникто другой, но с тех пор я подросла достаточно, чтобы понимать, что значитсвязать со мной жизнь. Там, где я, – опасное место. Коварное ипредательское.

Я обнимала Галена не потому, что его имя огненной надписьюпылало у меня на сердце, а потому, что надпись погасла. Я об этом тосковала, нов то же время чувствовала что-то сродни облегчению. Я поняла то, что мой отецзнал несколько десятилетий назад: для Галена титул короля стал бы смертнымприговором. Мне нужен был рядом кто-то жесткий и опасный, а не тихий и нежный.

Я смотрела в глаза Дойлу, обнимая Галена. Знал ли Дойл, чтосписок моих сердечных привязанностей стал длиннее и что его имя в этот списоквходит? За его поступками могли стоять ревность, зависть или злость. Он такхорошо скрывал эмоции, что я не могла понять, что именно он прячет, только чтоэто какое-то сильное чувство и открывать его он не спешит. Но даже эта малостьозначала, что Дойл теряет свой легендарный контроль над собой.

– Я позвоню Джиллету. – Я повернулась к телефону,и, поскольку у меня действовала всего одна рука, мне пришлось отпустить Галена.Он все еще прижимался к моей спине, его тело льнуло к моему. Он вписывался вмое тело, как всегда, словно мы были рождены друг для друга. Если бы мне небыло нужно в постели ничего, кроме нежной любви, лучше Галена я никого не нашлабы, но за проведенные вместе месяцы мы обнаружили, что наши представления острасти не совпадают. Он не понимал моего желания некоторой грубости, или боли,или просто чуть большей силы и настойчивости. Гален лишь смотрел на меняудивленно-непонимающими глазами, когда я просила о чем-то таком.

Я набрала номер Джиллета по памяти, хотя его номер за этигоды несколько раз менялся. Мне всякий раз приходилось учить его наизусть изопасения, что кто-нибудь удосужится пролистать мою записную книжку. Я могла быи не беспокоиться, как выяснилось, – реакция Дойла со всей очевидностьюпоказала, что мне никто не уделял такого внимания. Это было немного грустно инесколько разочаровывало. Столько усилий потрачено, чтобы скрываться от людей,которые ничего и не искали.

Я ждала, пока ответит сотовый телефон Джиллета. Когда-то япообещала ему, что дам знать, если кто-то погибнет при обстоятельствах, сходныхсо смертью моего отца. Новые убийства не так уж были похожи, но обещание естьобещание. Я чувствовала себя наполовину глупо, а наполовину приподнято, какбудто сама возможность сделать этот звонок что-то меняла. Мне было за тридцать,но какая-то часть моей души все еще оставалась семнадцатилетней и жаждаласправедливости. Пора бы уж было поумнеть.

Он ответил:

– Джиллет.

– Привет, – сказала я.

– Мерри?

– Да.

– Как твои дела?

С годами он стал опекать меня. Он словно чувствовал какой-тодолг перед памятью моего отца. Если б он знал... Я не говорила ему обо всехпокушениях на мою жизнь. О бесконечных дуэлях, которые вынудили меня покинутьстрану фейри на годы, так что все решили, что я умерла.

Сейчас был наш первый разговор после моего"воскрешения".

– Немного хуже, чем у утопленника, но, в общем, все впорядке.

– Я решил тогда, три года назад, что до тебя тожедобрались. Почему ты не позвонила?