– Нет, ты не принцесса.

– Я – Мерри, но и не только она. – Мой голос вдругобрел ту звенящую мягкость, которую мне уже приходилось слышать, словно в ушахотдается еще чей-то голос.

– Кто ты? – прошептал он.

– Испей из чаши, Мистраль.

Цветочный ветер обнял нас невидимыми руками, обвил нас,прижимая друг к другу так крепко, как только позволяла одежде. Мистраль обнималменя, но он боялся, а страх редко в ком возбуждает страсть. Королева никогдаэтого не понимала.

Он наклонился к моему лицу, но тело его напряглось в попыткесохранить расстояние между нами. Ветер толкнул его, заставляя нагнуть голову. Явспомнила, что когда-то он был повелителем ветров, буреносцем. Когда-то онправил ветрами, как человек правит лошадьми, но сейчас сам шел в упряжке,подхлестываемый ветром, и ему это не нравилось.

Мистраль сопротивлялся нажиму медвяного ветра. Он пыталсяотстраниться от меня, но ветер держал не хуже цепей, и все, что ему удалось привсей его силе, – это не дать нашим губам соприкоснуться.

– Зачем ты противишься тому, чего сам хочешь? –спросил голос моими губами.

– Ты не можешь быть чашей. Ты не можешь быть Богиней,она давно нас покинула!

– Если я не настоящая, то ты меня не поцелуешь.

– Ты не можешь быть настоящей!

– Ты всегда был моим Фомой Неверующим, Мистраль.Поцелуй меня, поцелуй и узнай истину. Что есть явь – твои сомнения или я?

Ветер сжал нас так плотно, что стало трудно дышать.

– Поцелуй меня! – Голос вырвался из моих губ иэхом отдался в ветре, в одуряющем запахе цветов.

Его губы коснулись моих, и как только это случилось, онперестал сопротивляться. Он весь отдался поцелую – губы, рот, руки, тело. Ветервновь стал просто ветром, но Мистраль этого не заметил. Он поднял меня сильнымируками, прижимая к себе. Одной рукой он сжал меня с почти сокрушающей силой,вырвавшей стон из моих губ. Видимо, этот звук его подстегнул. Прежде поцелуйбыл глубоким, но еще нежным; теперь он впился в меня, будто хотел просочитьсявнутрь моего тела сквозь отверстие моих губ. Он пустил в ход зубы, прикусываямне нижнюю губу, пока я не вскрикнула.

Аромат цветов исчез, и ветер пах озоном. Каждый волосок уменя на теле встал дыбом. Мистраль бросился наземь, я оказалась под ним. Незнаю, сделал он это, чтобы защитить меня или чтобы прижаться ко мне напряженнымтелом, – но в следующий миг с ясного неба прямо в сухое дерево ударилослепительно белый зигзаг молнии.

Разряд за разрядом ударяли в дерево, и с каждым ударомосыпалась мертвая кора, а из-под нее выступала кора молодая, светлая.

Мистраль накрыл меня собой, защищая от молний, взрывавшихземлю вокруг дерева, сотрясавших ствол, пока с него не слетела вся мертваяткань. И вот дерево стояло нагое, обновленное и живое. Сломанные, истрепанныеветви принялись удлиняться, наполняться соком, на концах ветвей набухли почки.У нас на глазах распускались бутоны, бело-розовые, нежные, и яблоневый ароматпоплыл в воздухе. И еще раз напоследок прозвучал Ее голос:

– Иди же, мой Фома, и стряхни омертвелое с живых.

Мы оказались снова в коридоре, где Мистраль все так же стоялпередо мной на коленях, и моя ладонь касалась его щеки, а моя раненая рукависела на перевязи.

Люди Мистраля толпились недалеко от нас, но Дойл и Баринтусне давали им подойти. Не думаю, что прошло много времени, но я разобрала словаБаринтуса:

– Принцесса вернула мне часть моей прежней силы однимприкосновением. Неужто вы отберете такой шанс у своего капитана потому только,что не уразумели, что происходит?

Мистраль улыбнулся мне, свирепо оскалив зубы. Глаза егоказались слепыми от клубящейся в них грозы. Вдруг он вскочил на ноги и дернулменя на себя с такой силой, что потревожил мою больную руку. Я застонала.

Из глубины его груди вырвался звук, начавшийся едва ли немурлыканьем, но переросший в низкое рычание отдаленного грома.

Он зарылся пальцами мне в волосы и зажал пряди в горсть,внезапно и крепко. Это было больно – острая несильная боль, на один короткийволосок от настоящей, пугающей боли.

Он пристально посмотрел мне в глаза; лицо его наполнилосьдиким, обнаженным вожделением, самодостаточным и первичным, словно свет и тьма.Той божественной искрой, что вонзилась в первичную тьму и породила жизнь. Этасила была сейчас в ладонях Мистраля, в нажиме его тела, твердого инетерпеливого даже в плену его кожаных одежд.

Я чувствовала его своим телом. Его напор, сила его рукбросали меня в дрожь. Мистраль крепче потянул за волосы, вынуждая менясопротивляться естественной реакции тела – или же причинить себе настоящуюболь. Мое тело хотело освободиться от захвата, но он давал мне выбор:справиться с собой – или сделать себе больно. Он знал, как нужно играть в этуигру. Хорошо знал.

Чувствовать себя пойманной, беспомощной перед его силой, еговожделением и желаниями собственного тела – было почти слишком. Я зажмурилаглаза от усилия, пытаясь не бороться с его жестким захватом.

Он прошептал мне в лицо, и я никак не могла сосредоточитьсяи сфокусировать взгляд на его глазах:

– Хочешь оседлать грозу? – Его дыхание обжигаломне кожу.

Его голос не обещал нежности, не обещал уступок. Я знала тотрод секса, который он предлагал, и от одной мысли все у меня напряглось, а изгорла вырвался стон.

– Да, – прошептала я, – да.

Раскат грома прокатился по коридору, отдаваясь эхом откаменных стен. Звук словно срезонировал в моем теле, будто я стала камертоном,лежащим на краю огромного металлического кубка, и в рыке Мистраля послышалсяотзвук этого грома.

– Хорошо, – сказал он и швырнул меня на колени.

Одна рука Мистраля вцепилась мне в волосы, удерживая наколенях; другой он сдирал с себя одежду. От одного этого зрелища мое теловыдало такую реакцию, что я упала бы на четвереньки, если б он меня не удержал.Мои любовники не подпускали мои губы к себе, потому что от такого небеременеют. Это никого из них не сделает королем, и они не собирались терятьсемя на непроизводительные части моего тела. Я предлагала им такое как частьпредварительной игры, но в большинстве случаев они отказывались даже от этогоиз боязни потерять шанс. Мне оставалось только тосковать по этому ощущению.

Мистраль не заботился ни о шансе стать королем, ни о моейбеременности. Он просто хотел меня, бездумно, без расчетов, весь во властисобственного долго сдерживаемого желания. Я почти полюбила его за то, что ондумал первым делом об удовольствии, а не о политике... ну, немножко дажеполюбила.

Моя кожа понемногу начала светиться. Легкий танец этой магиистал просачиваться по его руке, в его тело. Нежное белое свечение началоразгораться у него под кожей, как будто свет откуда-то из-за горизонта. Неяркое сияние, как у меня, но что-то менее громкое, менее уверенное в себе, и яподумала, всегда ли он светился так робко? Но тут голова его запрокинулась,спина выгнулась, а кожа брызнула светом. Холодный белый огонь вспыхнул в нем,будто магний, и на миг я просто ослепла.