на стакан молока, полученного от этой коровы.

«Какие у тебя красивые и умные глаза, – думал Репрев. – Я совсем не удивлюсь, если ты вдруг заговоришь со мной. И почему животным артифекс дал такое смышлёное выражение глаз? Может быть, чтобы они служили нам предупреждением: смотри, мы оба с тобой живые. Раньше мы убивали вас, и смерть, по сути, была вашим предназначением, неразгаданным смыслом. Да и как вам его разгадать, если вы только и делаете, что жуёте? Вы жили счастливо с нами свой короткий срок, мы заботились о вас, а вы кормили нас. Так просто и ясно… А если я посмотрю тебе в душу? Что я там увижу? И увижу ли я хоть что-нибудь? Я же смогу это проделать втайне от папочки?»

В коровьей душе полуартифекс, конечно, не увидел того, что он видел в душах кинокефалов: ему открылись лишь гастрономическое удовольствие от жвачки, мимолётный страх, отдающий приручённой дикостью, и, если полуартифекс не ослышался, звон колокольчиков, как у его плаща. И более ничего: ни гремучих страстей, ни заносчивых предубеждений, ни скрытой, как капкан листьями, лжи, ничего – полнящаяся голь. Так что ж, избавившись от страстей, предубеждений, лжи, становишься зверем? Или мы все пятнистые, как эта корова? Белые в чёрную крапинку или чёрные в белую? И можно ли стать полностью белым, а главное, стоит ли оно того? Когда генерал с полуартифексом вышли с лужайки, столовая почти пустовала – отряд вернулся к своим делам, убрав за собой посуду к передаточному окну.

– Я познакомлю вас с нашим поваром, – сказал Цингулон. – Он работает без помощников и не очень жалует посторонних в своей святая святых. Но для нас он сделает исключение.

– Почему вы так думаете? – спросил Репрев.

– Потому что другого выбора у него нет, – ответил генерал.

Генерал двумя руками толкнул маятниковую дверь с круглым окошком-иллюминатором, и на большой чёрный нос полуартифекса разом набросились яркие ароматы: душистый розмарин, пикантный тимьян, сладость корицы, пряность базилика, чёрный перец-щипач и мясной дух, мясной дух тут и там!

Кухня терялась в пару. Во всю силу завывала вытяжка.

Повар увлечённо наводил за могучим деревянным столом идеальный порядок, носился как угорелый от шкафчика к шкафчику, хлопая створками, стучал скляночками с приправами, неся на плече пригорок эмалированных блестящих тарелок и придерживая их рукой, а у плиты резво раскидал тарелки ровным, пунктирным рядком. Вся кухня содержалась в чистоте, которую Репрев назвал про себя «ненормальной».

Халат в обтяжку облегал худое, сутулое, почти лишённое шерсти тело кинокефала. Как позже объяснил повар, лысым он был всегда, и эта его благородная отличительная черта очень выручала: нет шерсти – нет и приставучей кухонной вони. И с цветом коротеньких волосков ему тоже повезло: они были тёмные, а не светлые. Представьте, что бы случилось с белой шерстью на кухне: каждый вечер – нового оттенка. Длинные, непослушные, гнущиеся, как леска, усы, перевязанные в нескольких местах марлевыми бантиками, он подвязал к ушам, скрывающимся за белым облачком колпака.

На громадной плите пригрелись с десяток сковородок, и над ними повар проделывал одни и те же отточенные действия, гармоничными движениями собранных в щепоть пальцев посыпая специями шкворчащие одинаковые куски мяса.

– Как знал, что вы заглянете, – защебетал весёлым и хитрым лисьим голосом повар, не поворачиваясь к гостям лицом. – Я один из немногих, кто не имеет права покинуть свой пост, чтобы вживую полюбоваться на полуартифекса. Ваш приход для меня много значит, а конкретно то, что вы, ваше превосходительство, уважаете мою стряпню.

– Ну какая же у вас стряпня, Отто! – сказал генерал, улыбаясь. – Таких блюд, как у вас, я даже на Смилле не пробовал!

– Что Смилла! – вздохнул Отто, прибавил огня и наконец повернулся к гостям. Взгляд его покрывала ледяная корка – Репрев обжёг об неё глаза. – Навестили бы вы хоть «Зарытый замок» на Афалле. Вот тогда можно спокойно умирать, зная, что попробовал в жизни всё.

– Боюсь, когда я последний раз посещал Афаллу, сильфий у меня хватило бы лишь на мешок апельсинов своим приятелям-кинокефалам.

– Всё меняется, ваше превосходительство, всё меняется. Что говорить, меняются даже вкусы, – Отто вымыл руки и насухо вытер их крахмальным полотенцем. – Отряд мне уже все уши прожужжал про вас, полуартифекс. Приятно встретить кого-то, кто преуспел в своём деле.

– И в чём же я преуспел? – бесстрастным голосом спросил Репрев, потирая голый, без кольца, палец.

– Я вас должен об этом спросить. Какая есть польза от полуартифексов? Наверное, в разных чудесах.

Ещё не до конца потухшее самолюбие Репрева что-то распалило, и он заносчиво, надавливая на каждое слово, произнёс:

– Я – зелёный косарь. Я добыл для вас малахитовую траву. Я единственный, кто дошёл до конца Зелёного коридора.

На лице у Отто выскочила какая-то долгожданная усмешка.

– Ну, как пропали бенгардийские тигры, наверное, ваш поход за малахитовой травой можно приписать к чуду. Вот говорят: каждый побывает на месте артифекса. Ваши мысли: почему так говорят? Чтобы утешить отчаявшихся? Чтобы любой урод вдруг мог приободрить себя: говорят, все когда-нибудь будем артифексами, так, может, я – следующий?! – остро жестикулируя руками и закатывая глаза, говорил Отто. – А хватит ли вам воображения, чтобы представить артифекса-повара?

– О, жизнь бы тогда приобрела вкус, – с теплотой в холодном голосе ответил Репрев.

Ледяная корка во взгляде Отто спала, глаза заблестели, и он с теснотой и неестественностью, почти не открывая пасти, рассмеялся деревянным смехом, словно только учился смеяться.

А потом Отто показал, по просьбе генерала, съестной станок – большую белую, как айсберг, коробку с пазом, куда вставлялась пробирка; под крышкой скрывались формочка для мяса и шланг для отвода молока.

– В пробирке кровь коровы, смешанная с творческой средой. Такая среда за считаные секунды выращивает целый кусок мяса, – пояснил Отто.

– И здесь не обошлось без малахитовой травы? – ухмыльнулся Репрев, с почтительным уважением разглядывая чудо-прибор.

– Куда же сегодня без неё, – ухмыльнулся генерал. – С одной такой пробирки, как я уже говорил, мы получаем около ста килограммов мяса. Достаточно, чтобы накормить весь мой отряд.

– А что будет, если добавить в пробирку, ну… скажем… – спросил Репрев и не закончил.

– Если добавить свою кровь? – опередил его Отто, предугадав вопрос. – Ну, откуда мне знать? Я не сумасшедший, чтобы проверять. Но поговаривают, что будет кинокефальское мясо. Чтобы работать со съестным станком, сначала нужно получить разрешение. А для того, чтобы получить разрешение, нужно доказать, что у тебя всё в порядке с головой. У меня никакого разрешения, конечно же, нет. Но его превосходительство закрывает на это глаза, – улыбка