Бедную сироту, заковали в цепи и посадили на лошадь за спинуодного из всадников, Дюбуа снова села в экипаж, напоследок оскорбив несчастнуютем, что дала несколько экю стражникам, чтобы они смягчили участь заключеннойдо суда.

— О добродетель! — выкрикнула в отчаянии Жюстина,подвергнувшись столь изощренному унижению. — Неужели ты снесешь и этооскорбление? Неужели порок одержит над тобой победу с такой наглостью ибезнаказанностью?

По приезде в Лион Жюстину посадили в темницу дляпреступников как поджигательницу, девицу дурного поведения, убийцу ребенка иворовку.

В гостинице заживо сгорели семь человек; она сама моглаоказаться в их числе: она хотела спасти ребенка, она рисковала своей жизнью. Ата, которая учинила эту ужасную катастрофу, избежала бдительности законов,справедливости небес; она торжествовала, она возвращалась к новым злодействам,между тем как невинная и несчастливая Жюстина была на пороге бесчестья исмерти.

Дюбуа сообщила епископу о происшедшем, и тот, взбешенныйоттого, что упустил добычу, захотел отыграться хотя бы новыми обвинениямипротив несчастной. Он тотчас отправил в Лион своего духовника, снабдив еголожными свидетельствами против нее. Таким образом, кроме всего прочего, онаобвинялась в том, что обворовала монсеньера, когда тот, проявив милосердие,взял ее в услужение.

Что касается нашей неудачницы, давно привыкшая к клевете,несправедливости и несчастью, с самого детства ступившая на путь добродетели суверенностью встретить на нем тернии, она испытывала боль, скорее отупляющую,нежели острую; слезы ее, застывая в глубине сердца, не увлажняли ее прекрасныеглаза. И как это часто случается с человеком страждущим, когда он проявляетневероятное воображение, пытаясь выбраться из пропасти, в которую зашвырнулаего беда, она вспомнила отца Антонина. Как бы ни была призрачна надежда на егопомощь, Жюстина не отказалась от искушения увидеть его; она попросила вызватьего, он пришел. Ему не сказали, кто хочет встретиться с ним, и он сделал вид,будто не узнает Жюстину, которая пришла в замешательство от его поведения ипоспешила сказать тюремщику, что скорее всего этот добропорядочный священник еене помнит, так как знал ее много лет назад. Мне не было и двенадцати лет,продолжала она, когда я впервые исповедовалась перед ним, поэтому я прошуоставить нас наедине для конфиденциальной беседы.

Как только тюремщик вышел, она упала перед монахом наколени, увлажнила их слезами и простонала:

— О святой отец! Спасите меня, умоляю вас; вызволитеменя из ужасной беды!

Потом она доказала ему свою невиновность, не скрыв и того,что непристойные предложения, которые он ей сделал несколько дней назад,настроили против нее женщину, путешествовавшую с ней, и теперь эта женщинаявляется ее обвинительницей. Монах выслушал очень внимательно и сказал так:

— Ты, Жюстина, как всегда, возмущаешься, когда начинаютобвинять тебя в твоих проклятых предрассудках, теперь ты видишь, к чему онипривели, и, должно быть, понимаешь, что в сто раз лучше быть счастливойнегодяйкой, чем несчастной добродетельницей. Твои дела обстоят хуже некуда, инет смысла скрывать это от тебя. Эта Дюбуа, о которой ты рассказала, оченьзаинтересована погубить тебя и будет стараться изо всех сил; Бертран такжебудет стоять на своем, все свидетельства против тебя, а сегодня чтобы казнитьчеловека, достаточно и свидетельств. Между прочим, мне известно, что епископГренобля тайно, но упорно, плетет против тебя заговор, есть слухи, что он дажеприехал сюда, желая лично проследить за твоим процессом. Следовательно, тыдолжна готовиться к самому худшему, и спасти тебя может только одно средство. Яв хороших отношениях с местным интендантом, а он имеет большое влияние насудейских в этом городе. Я скажу ему, что ты — моя племянница и в качестверодственника попрошу прекратить судебную процедуру. Попрошу отправить тебя влоно моей семьи, затем тебя якобы похитят, но только для того, чтобы заключитьв наш монастырь в этом городе, откуда ты никогда не выйдешь… И там — не станускрывать, Жюстина, — там ты будешь рабыней моих прихотей и будешьисполнять их все без исключения; кроме того, тебе придется угождать и моимсобратьям, короче говоря, ты будешь для нас самой покорной жертвой… Ты меняпонимаешь, ты не забыла обитель Сент-Мари де Буа… Эта участь нелегка, ты знаешьстрасти распутников нашей закалки. Итак, решай сама, не заставляй меня ждать…

— Уходите, святой отец, — с негодованием и ужасомответила Жюстина, — уходите! Вы — мерзкое чудовище, если позволяете себетак жестоко глумиться над моим положением, что заставляете меня выбирать междусмертью и бесчестьем. Я сумею умереть, если так случится, но по крайней меремне не в чем будет упрекнуть себя.

— Как вам угодно, прекрасное создание, — сказалмонах, направляясь к двери. — Я не могу насильно вести женщину к счастью.До сих пор добродетельность славно вам служила, так что продолжайте боготворитьее… Прощайте, только больше ко мне не обращайтесь…

Он выходил, когда неожиданный властный порыв бросил Жюстинук его ногам.

— Зверь! — захлебываясь слезами, закричалаона. — Впусти же в свое каменное сердце мои горестные вопли, выслушай их ине ставь мне условий, которые страшнее смерти.

От резкого движения спали покровы с ее груди, и онаобнажилась — белоснежная грудь, залитая слезами, на которую беспорядочнониспадали прекрасные волосы. Жюстина внушала в эти минуты самые мерзкие желанияэтому человеку, и злодей захотел тотчас удовлетворить их: он посмел показать,до какой степени его терзает похоть, он осмелился предаться сладострастию привиде цепей, сковывавших несчастную девушку, его все сильнее возбуждал меч,который должен был поразить Жюстину… В этот момент она стояла на коленях,развратник опрокинул ее навзничь и повалился вместе с ней на жалкую соломеннуюподстилку, служившую ей ложем. Она хотела закричать, он засунул ей в ротплаток, связал руки и, лишив ее возможности сопротивляться, задрал ей юбки.

— Ох, черт меня побери, — пробормотал он, —как хорошо сохранились эти прелести!.. Она все еще очаровательна, эта сучка!

Он раздвинул ей бедра… Не встретив сопротивления, он овладелвлагалищем — это был разъяренный тигр, схвативший кроткого ягненка. Получив еенесколько мгновений, он уселся ей на грудь, отхлестал ее по щекам членом инаконец сунул его в сведенный судорогой боли и отчаяния рот.

— Я задушу тебя, если ты шевельнешься, — пригрозилон, — пока я не залью тебе глотку спермой: только при этом условии я,возможно, что-нибудь для тебя сделаю.

Но вскоре желания либертена, настолько же необычные,насколько непостоянные, устремились к другому храму. В его мозгу вспыхнуловоспоминание о ее великолепной заднице, он повернул ее к себе, и за жаркимипоцелуями последовал яростный натиск. Жюстина извивалась на монашеском колу,пытаясь соскользнуть с него, но она находилась в такой позе, что каждое еедвижение увеличивало удовольствие монаха вместо того, чтобы помешать ему.Наконец излилась мощным потоком сперма, и читатель достаточно знает этогоперсонажа, чтобы догадаться о тех эпизодах, которые сопровождали развязку: этобыла молния, испепеляющая куст, который в напрасном отчаянии пытаетсяприкрыться слабыми ветвями. Насладившись, монах уставился на свою жертву, икогда в глазах его погасла ярость, наша бедняжка увидела в них отвращение ипрезрение — увы, таков мужчина.