После этого Сен-Флоран, который не переставал теребить свойчлен в продолжение этой речи, велел Жюстине обнажить зад: он наградил егонесколькими увесистыми шлепками, вонзил в ее тело свои когти и оставил набедрах несчастной постыдные следы своего злодейства. Потом удалился, наказавтюремщику держать преступницу в строгости, но отдать ее Кардовилю, если за нейпридут его люди.

Ничто не могло сравниться с отчаянием ошеломленной Жюстины.Разве весь ее опыт не давал ей бесчисленные основания остерегаться покровителя,которого ей предлагали, и в еще большей степени средств, которыми ей предстоялооплатить это покровительство? Однако другого выхода у нее не было. Надо ли былоей отвергнуть то, что давало надежду на помощь? Речь шла о проституции: ей яснодали понять это, но тем не менее Жюстина лелеяла мысль о том, что сможетрастрогать и смягчить палачей; в конце концов, дело касалось спасения ее жизни,и это обстоятельство было настолько весомым, что естественной и простительнойкажется нам ее отступление от прочих, не столь важных соображений… Хотелось быдумать, что это не было отказом от принципов чести: в самом деле, разве лишилаЖюстину чести сила, которая на нее навалилась? Виновна ли была она впосягательстве на ее личность? Разве в глазах самого придирчивого человека всеужасы, пятнавшие и осквернявшие ее до сих пор, хотя бы чуточку потряслинесокрушимую основу ее добродетельности?

Такие размышления одолевали Жюстину, пока она одевалась иготовилась следовать за людьми, которые придут за ней. Час пробил, появилсятюремщик, Жюстина вздрогнула.

— Идите за мной, — сказал ей Цербер, — завами пришли от господина де Кардовиля. Постарайтесь как можно лучшеиспользовать этот небесный дар; здесь много таких, которые хотели бы удостоитьсяэтой чести, но им это не суждено никогда.

Принаряженная, насколько это было возможно в ее положении,Жюстина вышла, и ее передали в руки двух рослых негров, чей дикий вид способенбыл испугать и неробкого человека. Ее посадили в экипаж, не сказав ни слова.Негры сели вместе с ней, опустили шторки, и, по расчетам Жюстины, каретаостановилась, отъехав на два или три лье от Лиона.

В неверном лунном свете она смогла увидеть только дворуединенно стоявшего замка, окруженный кипарисами; нашу героиню провели в зал,довольно слабо освещенный, где негры, по-прежнему молчавшие, стали рядом с нейс двух сторон. Через четверть часа перед Жюстиной предстала старая женщина всопровождении четырех очень красивых юношей лет шестнадцати-восемнадцати,каждый из которых держал уголок большого черного покрывала.

— Вы пришли к последнему моменту вашей жизни, —сказала старуха, — и одежда теперь вам не нужна: сбрасывайте с себя все допоследней тряпки. Теперь я отрежу волосы на вашем влагалище, — продолжаладуэнья, когда Жюстина осталась без одежд. Когда и эта процедура была выполнена,она добавила: — Я завяжу вам глаза, и на вас накинут этот погребальный саван.

В таком виде, с завязанными глазами Жюстину привели в салон,где старуха с помощью негров поставила ее в весьма неудобное положение: ееруки, поднятые вверх и привязанные к свисавшим с потолка веревкам, имели небольше свободы маневра, чем ее ноги, крепко прикрепленные к полу. Потом онапочувствовала на своем теле множество невидимых рук, которые несколько минут сознанием дела ощупывали ее. После чего с глаз сняли повязку, и она увидела передсобой участников предстоящих утех. В их числе были люди, которые привели еесюда, поэтому мы представим их всех по очереди.

Дольмюс и Кардовиль, оба в возрасте сорока пятипятидесятилет, очевидно, были главными действующими лицами, оба занимали в Лионе самоевидное положение. Юное создание по имени Нисетта, очень смуглая девушка нестарше двадцати лет, была представлена как дочь Кардовиля и активная участницацеремонии, которой должна была подвергнуться Жюстина. Брюметон, крупный юношадвадцати двух лет, свежий, как утренняя роза, обладатель великолепнейшегополового члена и не менее соблазнительной задницы, был брат Нисетты, о которомупоминал Сен-Флоран. Зюльма, очень эффектная двадцатичетырехлетняя блондинка спревосходной кожей, волнующими формами, неземной красоты глазами, излучавшаяпохоть каждой порой своего тела, также была активной участницей празднества, иКардовиль объяснил Жюстине, что она — дочь Дольмюса. У этой девушки тоже былбрат: уродец лет двадцати шести, обросший шерстью как медведь, казавшийся самымнеприятным и злым типом из всей компании, его звали Вольсидор. Что касаетсячетверых юношей, которых Жюстина уже видела раньше, это были прекрасныепредметы сладострастия и, очевидно, все четверо служили удовольствиямвышеупомянутой четверки; их зва— ли Жюльен, Лароз, Флер д'Амур и Сен-Клер.Обоим неграм было около тридцати лет, и, наверное, не было на свете чудовища стаким громадным членом, как у этих двоих африканцев: самый породистый оселпоказался бы щенком рядом с ними, и, увидев их, невозможно было поверить, чтокакое-нибудь человеческое существо в состоянии воспользоваться такимимужчинами. О старухе говорить не будем, Жюстина больше ее не видела: очевидно,она служила второстепенной деталью забав этого общества.

Все члены ассамблеи числом двенадцать человек окружилиЖюстину, как только с глаз ее сорвали повязку, и каждый стал изощряться всарказме.

— Слушай, Кардовиль, — начал Дольмюс, — эташлюха знает, что должна здесь умереть?

— А что ей еще остается делать, — в тон емуответил Кардовиль, — против нее сорок два свидетеля. И мы окажем ейбольшую услугу: она высказала нежелание проститься с жизнью в общественномместе, и мы прикончим ее в этом доме.

При этих словах бесстыдная Нисетта, оказавшаяся уже вобъятиях Сен-Клера, который усиленно ласкал ее, изрыгнула ужасное богохульноеругательство и заявила, что смотреть, как издыхает эта тварь, будет самымбольшим удовольствием в ее жизни.

— Ради всего святого, что есть у меня вовлагалище, — перебила ее Зюльма, цинично ухмыляясь и каждой рукойтеребя-по члену, — позвольте мне нанести ей последний удар.

В это время оба отца и оба сына ходили вокруг жертвы,ощупывая ее, как это делают мясники с быком, которого собираются купить.

— Давненько мы не судили такую отъявленнуюзлодейку, — важно заметил Вольсидор, — чьи преступления абсолютнодоказаны.

— Мои преступления! Абсолютно доказаны! — невыдержала Жюстина.

— Доказаны они или нет, — сказал Кардовиль, —ты погибнешь в огне, содомитка, да, ты сгоришь на медленном огне, но этуприятную обязанность мы возьмем на себя. Ты должна быть нам благодарна за это.

Рядом послышалась возня: Нисетта млела от блаженства; вотона раздвинула бедра, испустила дикий вопль и в продолжение всего кризисасквернословила, как пьяный извозчик. Кардовиль подбежал к дочери, опустилсяперед ней на колени, облизал влагалище, выпил извергнутое семя и спокойновернулся к Жюстине.

— Ты с ума сошла? — подала голос прелестная дочьДольмюса, которой Лароз отдавал с лихвой то, что от нее получал. — Какогодьявола ты кончила так быстро?