– Мамочка моя бабуся! Какая блестящая техника! Уважаемыезрители! Приготовьте ваши влажные ладоши к бурным рукоплесканиям!!!Прирожденный наездник Иван Валялкин без седла удерживается на гарцующейскамейке, приноравливаясь ко всем ее выкрутасам! Скамейка выкидывает все новыефортели, но все бесполезно! Валялкин держится на ней как приклеенный, кпосрамлению всего темного отделения Тибидохса и лично профессора Клоппа – главыэтих бестолковых пройдох! – затарахтел Ягун. Видно было, что он соскучилсябез комментаторства.

– А ты бы помолчал, Ягун! Сам небось больше года былтемным! – отозвался из-под кровати Демьян Горьянов.

– Был да сплыл!.. – хладнокровно парировал Ягун. –Но где же эмоции? Я зверею! Посмотрите на Ваньку! Странно, что с таким талантомон до сих пор не входит в драконбольную команду! Да одним Ванькой можнозапросто заменить Жикина и Горьянова вместе взятых!

Через пару минут, когда все поняли, что Ванька не упадет,Семь-Пень-Дыр и Жикин сконфуженно выбрались из-под кровати, предварительноубедившись, что скамейки поблизости нет.

– Все, достаточно! Он продержался втрое дольше, чем любой извас! Останавливай свою увечную деревяшку, Дыр! Уже и так ясно, что он сделалвас! – велела Семь-Пень-Дыру Таня.

Она первая почувствовала, что Ванька начинает уставать. Хотяон и справлялся пока со скачками бешеной мебели, но по напряжению на его лицеТаня догадывалась, чего это ему стоит.

– Кондовус руализмус! – неохотно буркнул Пень.

Но, несмотря на блеснувшую искру, скамейка продолжаласкакать. Семь-Пень-Дыр повторил заклинание еще трижды, но с тем же результатом.Напротив, от его искр скамейка запрыгала с удвоенной яростью. Лопнула лампа.Гуня Гломов обрушился со шкафа, как перезревшая груша.

– Бесполезно. Не действует! – угрюмо сказалСемь-Пень-Дыр, опуская руку.

– Почему?

– А ты не знала? – огрызнулся тот. – Кондовусруализмус помогает только от одной красной искры, а мы с Жикиным залепили две!Кто его вообще просил вместе со мной искру пускать? Этому красавчику только сошвабры брякаться и на очень важные свидания ходить!

– А ты на меня не вали, Пень! И вообще со временем магияиссякнет, и она выбьется из сил! – с надеждой сказал Жора Жикин.

– Устанет она, ага! Это тебе не лошадь, чтобы уставать. Тычто, не знаешь, что такое оживляющие заклинания из запрещенного списка? Мы вэту лавку столько магии всадили – на тысячу лет хватит…

Семь-Пень-Дыр выглядел обескураженным. Оставлять Ваньку навзбесившейся скамейке не входило в его планы. Он ведь только хотел, чтобычистюля с белого отделения разбил себе нос. Не более того.

Таня не отрывала глаз от Ваньки Валялкина, не зная, как емупомочь. Похоже, у Ваньки от постоянных толчков и ударов начинала кружитьсяголова. Его правая рука, которой он удерживал равновесие, взмахивала уже не такрешительно. Несколько раз он заваливался то в одну, то в другую сторону и лишьчудом удерживался на гладкой деревянной доске. Спрыгнуть сейчас былоневозможно, и Ванька это понимал. При таких скачках это было почти равносильнотому, чтобы немедленно свернуть себе шею. К тому же секунду спустя наместе, куда бы он приземлился, оказалась бы взбесившаяся скамейка.

– Держись, друг! Попробуй Чебурыхнус парашютис форте! Апотом сразу подстраховочное! – крикнул Баб-Ягун.

Возможно, Ванька успел бы последовать его совету, но тутскамейка взбрыкнула и резко скаканула в сторону. Ванька не успел ниотклониться, ни даже крикнуть Ойойойс шмякис брякис. Он ударился головой остену и, оглушенный, был сброшен вниз корчащейся от злобы деревяшкой.

Ванька еще не упал, а Таня уже метнулась к нему.

– Танька, лавка! – завопил Баб-Ягун. Он попыталсясшибить скамейку боевой искрой, но промахнулся.

Таня вскинула руку, уже понимая, что не сумеет уклониться отлавки, обрушивающейся на них с Ванькой. Холодная рука ужаса ласково взяла ее загорло. Сбивчивые мысли, как кегельные шары, застучали в голове: «Сейчас онарухнет, сейчас, сейчас…»

Мгновения шли, а скамейка все висела в воздухе. Секундыразмывались в вечность. Таня попыталась отпрыгнуть, схватить Ваньку, оттащить всторону, но не могла даже сдвинуться с места. Время, раздавшееся для еесознания, осталось таким же неумолимым для тела, взращенного в футляремагического контрабаса на лоджии у тети Нинели.

А потом Тане почудилось, что за окном полыхнуло красноезарево, щупальцами света втянувшее Тибидохс в свою дрожащую розоватуюокружность. Словно невидимый великан выпустил из кольца громадную, размером ссолнце, красную искру.

Внезапно скамейка изменила траекторию падения и, истративвесь свой пыл, завалилась набок в полуметре от Тани, точно дохлое насекомое,вскинув вверх ножки. Таня все никак не могла оторвать от нее взгляд и понять,почему взбесившаяся скамья, не убив их, оказалась совсем в другом месте. Ктоусмирил ее и зачем?

Это было непредсказуемо и даже страшно. В дело явновмешалась чья-то мощная посторонняя магия – причем магия темная. Это можно былоопределить по цвету той вспышки. По яркости вспышка была такой, будто тысячиискр собрались в единый огненный шар немыслимой силы. И это при том, что магиядаже в три искры была явлением чрезвычайным.

– С чего это она утихомирилась? Там же магии было на целуювечность! – Демьян Горьянов пораженно разинул рот, разглядывая скамью.

Похоже, никто из темных, да и из светлых магов, заисключением одной Тани, не видел красного зарева за окном, и уже это было непостижимо.Что это за выборочная магия, которую может видеть один, но о которой даже неподозревают другие!

«Не может быть, чтобы скамья нас пожалела. Это же бешеноеродео! Вселившийся в нее дух не знал жалости. Какой-то темный маг помог мне, атемные маги просто так не помогают… И как он вообще узнал, что тут творится?Значит, следил, но зачем? И что это за маг, если он может выбрасыватьискры сильнее, чем у Чумы-дель-Торт?» – недоумевала Таня.

Ванька застонал. После падения он неподвижно застыл на полу лицомвниз. Таня бережно перевернула его и положила его голову к себе на колени.

– Зачем?! С какой стати ты вообще полез на эту лавку? –закричала она.

Ей казалось, она ни на кого никогда так не злилась, каксейчас на Ваньку. И ни за кого так не волновалась.

– Я… я просто не мог иначе… ты же знаешь почему… – едвавыговорил Валялкин.

И как он только мог так блаженно улыбаться, когда губы унего были разбиты в кровь, а вся правая сторона лица превратилась в сплошнуюссадину?

– Почему, дурья твоя башка? Разве было не ясно, что этитемные тебя подставят? Ты же знал, знал!