Ванька стиснул Тане руку.

– Я тебе никогда об этом не говорил… Я сделал бы это снова…Сделал бы для тебя, потому что ты была рядом и я не мог…

– Что «и я»? – перебила Таня. – По-твоему, меня быочень обрадовало, если бы тебя залягала эта укушенная табуретка?

– Ты не понимаешь… Как ты можешь понять, когда я пугало вмайке, которое… с которым никто… Что ты вообще понимаешь? – не договорив,Ванька улыбнулся еще блаженнее и закатил глаза.

– Ягун, чего ты стоишь? Разве ты не видишь?.. Помогимне! – крикнула Таня.

Таня и Баб-Ягун схватили Ваньку и потащили в магпункт. Имдеятельно помогал Шурасик. Попутно обнаружилось, что все это время онлюбознательно подслушивал под дверью, изредка конспектируя заинтересовавшие егомоменты в записную книжечку.

Семь-Пень-Дыр, Жикин, Демьян Горьянов и Гуня остались вкомнате. У истинных черных магов было не принято помогать белым. Если, конечно,они сами когда-то не были белыми, как тот же Шурасик.

– Фи! – с презрением сказал Жора Жикин. – Выслышали, что он молол? Готов поспорить, этот жалкий маечник влюблен вГроттершу! И самое прикольное, что только одна Гроттерша, кажется, этого непонимает. Вот я, например, всегда смекаю, когда в меня влюблены. Когда вчераГробыня опрокинула на меня поднос с компотом, я сразу уловил, что надоназначать свидание, потому что вообще-то никто не просил ее делать крюк наползала да еще спотыкаться на ровном месте…

Спохватившись, что сморозил лишнее, Жикин пугливо покосилсяна Гломова, на всякий случай страхуя нос. Но Гуня, к счастью для него, невслушивался в бессвязное бормотание местного донжуана.

Он сидел на полу и то и дело зачем-то встряхивал рукой.Крошечное серебряное колечко, врезавшееся в толстый, как любительскаясарделька, палец Гломова, выглядело нелепо. Но тут уж ничего не поделаешь –магические кольца выбирают тебя сами. Один раз и на всю жизнь.

– Слышь, Демьян, тупо все как-то получилось! Скамья-то парнячуть совсем не прибила… Но меня больше другое напрягает: мой перстень чё-тосовсем перестал искры пулять! – басом пожаловался Гуня, снова встряхиваякольцо.

– Просто ты свой перстень давно не чистил… Дай я попробую! Буйнуспалатис! – приказал Горьянов.

Красная искра погасла, едва оторвавшись от его перстня.Деревянная скамья неохотно дрыгнула повернутой к потолку ножкой и вновьзастыла.

– И у меня чего-то искры тусклые стали. Магия пропадает.Может, кто-то на нее блокировку наложил, а? – озабоченно сказал Демьян.

– Точно… С магией что-то происходит. Не иначе, как где-тоблизко Поклеп шастает, или я сам не знаю чего… – неохотно призналСемь-Пень-Дыр.

Некоторое время спустя Гуня Гломов, все еще тупоразглядывающий кольцо, поднес его к самому лицу и неосторожно встряхнул.Выскочившая искра обожгла ему многострадальный нос.

– Во, блин, дела! То есть магия, то нету! Когда я еще улопухоидов жил, у нас такие фокусы электричество выкидывало! То вырубается вовсем подъезде, то опять горит! – поразился Гуня.

– При чем тут лопухоиды и электричество? Ты бредишь! –брезгливо поморщился Горьянов.

Демьян, как и многие в Тибидохсе, был невысокого мнения осообразительности Гломова. А раз так, он даже предположить не мог, какаясветлая мысль забрела случайно в пустую, как пыльный чулан, голову Гломова.

Гуня, не споря, пожал плечами. Он вообще, привсех своих тараканах, был отходчивый малый и во всем привык уступать,когда дело не касалось драки или Гробыни.

* * *

Тем временем Таня, Ягун и Шурасик уже доволокли Ваньку домагпункта.

Около дверей Шурасик шмыгнул носом и предусмотрительноисчез. У него был насморк с кашлем, и он опасался, что Ягге отловит его и,облепив горчичниками, заставит парить ноги и дышать над картошкой. В лечениилегких заболеваний старушка охотно склонялась к жестким лопухоидным методам. «Вдругой раз неповадно будет!» – заявляла она.

Ягге стояла над кипящим без огня котелком, нашептывая что-тона вар и изредка бросая в него то пучок степной травы, то мать-и-мачеху, тосухую ромашку.

Увидев Ваньку, бесчувственно обвисшего на руках у Тани и Ягуна,она всплеснула руками и, ничего не спрашивая, метнулась к нему. Вар в котелке,оставленный без присмотра, возмущенно полыхнул и окутался паром.

Только когда все ссадины Ваньки были тщательно обработаны,голова забинтована, а сам он, зеленый, как дядя Герман, уложен в постель, Яггесурово повернулась к внуку.

– Где это он так?

– Бабуся…

– Нечего бабуськать! Я и так знаю, что я не дедуся! Отвечай:где?

– Он… с лестницы атлантов упал. Там знаешь ступеньки какие…До самого низу катился! – мгновенно нашелся Ягун, сообразивший, что обешеном родео лучше не упоминать.

– Ой, горе-то какое, с лестницы! Сколько раз говорилаСарданапалу переделать ступени, да разве он почешется! – сочувственнозаохала Ягге.

Ягун облегченно перевел дыхание и незаметно подмигнул Тане,довольный, что удачно провел бабусю. Но расслабился он рано. Старушка внезапнопротянула руку и, поймав внука за оттопыренное ухо, подтянула к себе.

– Ты кого обмануть хочешь? Что я тебе, Сарданапал? ИлиКлопп? Ты мне лапшу на уши не вешай! – зашипела она.

– Но бабуся… Мое ухо! Бабуся! – заойкал Ягун.

– Что бабуся? Опять бабуся? Чего мне стоило тебя на белоеотделение перетащить, знаешь? Я что, для того тебя у Сарданапала вымаливала,чтоб мой внучок на лавках скакал? Бешеные скачки, проходимцы, устроили! Вбилисебе новую дурь в голову! Ну ничего, доберусь я до тебя! Думаешь, без матери,так и присмотреть за тобой некому?

– Ой-ой-ой! Откуда ты знаешь про бешеные скачки? –поразился Ягун, от удивления забывший даже про раздувшееся ухо.

– Да уж совсем я дура! Всю жизнь в лесу прожила, ничего невидела, не знаю, где можно так расшибиться! Избушкой клянусь, беда будет, еслиМедузия или Поклеп узнают! Загремите на темное отделение всей оравой! –сказала Ягге.

Внезапно новый звук отвлек старушку и мигом поумерил ее пыл.Бледный Ванька – голова у него была перебинтована так, что виден был лишь одинглаз, – привстал на кровати и выискивал кого-то глазами. Таня подбежала кнему.

– Послушай!.. – Голос Ваньки едва пробивался из-подбинтов. – Пойдешь ко мне в комнату – загляни в шкаф… Там птенец! Корми егокаждые два часа. Ночью тоже. Только не трогай руками – обожжешься! И не смотрина него в темноте – глаза потом режет!

– Чей это птенец?