генерал-адъютант императора генерал барон Артур фон Больфрас с улыбкой заметил фон Бетцендорфу: «В Австро-Венгрии теперь всем заправляет Главное командование!» На что тот возразил: «Вы ошибаетесь, эта честь принадлежит Тисе». При этом они оба были по-своему правы, ведь в империи не имелось ни одной области в общественной жизни, в которой голос Цешина не являлся бы решающим.

Какого направления во внешней политике он при этом придерживался, я уже упомянул. А вот о его внутриполитической деятельности сказать что-либо конкретное трудно, так как по роду своей работы об этом я был информирован весьма поверхностно и довольствовался слухами.

Некоторые документы, четко характеризующие позицию Главного командования по внутриполитическим вопросам, были опубликованы вскоре после крушения империи. И они создают образ фон Бетцендорфа как нечто среднее между германоговорящим австрийским либералом 70-х годов и федералистом, похожим на Франца Фердинанда, но при этом в любом случае злейшего врага дуалистической формы государства, в которой он, как показали имевшие место события, и, к сожалению, не без оснований, видел главную угрозу монархии. Причем если изучить архивы, то нельзя всю внутриполитическую деятельность Главного командования приписывать только фон Гетцендорфу. В структуре Генерального штаба, в частности в оперативном управлении, управлении тыла (впоследствии квартирмейстерском) и в особенности в возглавлявшемся полковником Оскаром фон Хранилович-Шветассином разведуправлении имелось немало сотрудников, которые занимались вопросами внутренней политики. Поэтому одному фон Гетцендорфу держать в руках все нити было практически невозможно.

В этой связи хотелось бы подчеркнуть, что было бы неправильно утверждать, что я пытаюсь преувеличить популярность в монархии ставки в Цешине. Совсем наоборот. К тому же нельзя отрицать, что Главное командование самой манерой своей деятельности во многом способствовало имевшейся у него непопулярности. Причем не в последнюю очередь роль здесь играла полная недоступность и окружавшая его обстановка секретности, которая не только вызывала к нему неприязнь тех, кто пытался с ним связаться, но и создавала широкие возможности для распространения различных небылиц и слухов.

Эрцгерцог Фридрих, будучи храбрым и честным главнокомандующим, состоял со своим императором в граничащей с почтением дружбе, ценность которой последний, как мне кажется, научился правильно оценивать только позже. При этом, несмотря на то что фон Гетцендорф нередко бывал с ним резок, эрцгерцог всякий раз, когда к нему обращались с просьбой о замене начальника Генерального штаба, неизменно заявлял, что не расстанется со своим первым советником.

Отношения же между фон Гетцендорфом и императором от моего непосредственного наблюдения ускользали. Судя по всему, что я слышал от третьих лиц, в том числе от покойного премьер-министра Эрнеста Кербера, Франц Иосиф не питал особо теплых чувств к своему начальнику Генерального штаба. Он испытывал даже некоторую неприязнь к этому человеку, отличавшемуся краткой, иногда сварливой, но всегда вызывающей манерой речи. Нельзя сказать и то, что император Франц Иосиф высоко ценил командные качества генерала, сомневаясь в превосходстве немецкого руководства в целом. Однако, несмотря на это, кайзера все же так и не удалось склонить к увольнению своего начальника Генерального штаба. Он поддерживал его, не в последнюю очередь из нежелания видеть вокруг себя новых людей, даже в роковые недели лета 1916 года, когда на фронте произошла резкая смена обстановки. А ведь тогда повод для снятия начальника Генерального штаба, безусловно, нашелся бы.

Со своей стороны, и фон Гетцендорф высоко ценил императора. Когда один из министров посоветовал ему несколько приукрасить положение вещей и не акцентировать внимание престарелого кайзера на своих опасениях в успехе запланированной военной операции, то фон Гетцендорф ответил: «Я на такое не пойду, поскольку всегда говорю так, как есть на самом деле. Император, между прочим, самый здравомыслящий из всех вас и воспринимает все спокойно и с пониманием».

Азиаго – Луцк

Апрель – июнь 1916 года

В феврале и марте 1916 года от меня не укрылось, что за кулисами австро-венгерского Главного армейского командования разыгрывается подготовка к наступлению на Италию. И я в очередной раз отправился к фон Бетцендорфу за разъяснениями. Но его ответ был прежним. Генерал заявил, что не хотел бы, чтобы я перестал доверять ему, но он считает, что время для соответствующего разговора еще не пришло.

Фон Гетцендорф пригласил меня к себе только в последних числах апреля 1916 года, когда и поведал, что в Южном Тироле между рекой Адидже и долиной Валсугана сосредоточены две армии в готовности немедленно начать наступление. На это я заметил, что данное сообщение не является для меня неожиданным, так как мои офицеры и немецкие офицеры связи на Юго-Западном фронте об этом узнали, о чем по долгу службы и было доложено германскому Верховному командованию. В принципе решение фон Бетцендорфа было ожидаемым еще с момента начала войны с Италией и основывалось на глубоком убеждении личного состава Главного командования, да и всей австро-венгерской армии в том, что итальянцы являются их «заклятым врагом».

Дело заключалось в том, что война с Италией была для Австрии кровным делом и австрийские немцы, обуреваемые ненавистью, горели желанием прогнать назад проклятых макаронников, протянувших свои поганые руки к исконным немецким городам Мерано, Больцано, Брианца и Штерцинг (Випитено). Задействованные же на других фронтах имперские егеря и в особенности тирольские стрелки с момента объявления войны Италией стали сражаться вполсилы, неустанно просясь отправить их к границам подвергшейся угрозе родины.

Позднее мне неоднократно приходилось сожалеть об этом отводе австро-немецких войск. Ведь Восточный фронт лишился, если говорить применительно к австро-венгерской армии, своих наиболее благонадежных подразделений. Кроме того, было бы также желательно, чтобы наши командиры и солдаты ближе познакомились с тем, на что способны в бою их немецкие соплеменники. А такое в сложившихся тогда условиях оказалось возможным только на Восточном театре военных действий, где обе армии сражались в тесном взаимодействии друг с другом.

Южные славяне ничем не уступали австрийцам в своей ненависти к Италии с прилегающими к ней областями, где говорят на итальянском языке. И в этом вопросе храбрые хорваты не отставали от словенцев и далматинцев. А то, что в своих инстинктах они были правы, доказал непримиримый конфликт между жителями побережья Адриатики, созданный Сен-Жерменским мирным договором[32] Версальской системы. Вероятно, только венгры, учитывая схожий с итальянцами пережитый ими период подъема национального движения в 1848–1866 годах, испытывали определенные к ним симпатии. Но и эти чувства были полностью подавлены итальянским предательством.

Как бы то ни было, делом чести ведение войны с Италией считал весь австро-венгерский офицерский корпус. Не случайно наиболее остроумный среди к. и к. генералов бывший начальник пресс-службы военного министерства,