— Ну, это слишком. Я всего лишь хотел предложить вамработу в моем магазине. Речь идет о том, чтобы разыскивать для наших клиентовредкие книги. Нечто вроде литературной археологии: тот, кто ею займется, должензнать не только классиков, но и тайные механизмы черного рынка. В данный моментне могу предложить высокую оплату, но питаться вы будете с нами, а пока мы неподыщем для вас подходящий пансион, можете оставаться в нашем доме, если,конечно, это вам подходит.

Бродяга молча смотрел на нас.

— Что скажете? — спросил отец. — Идете к намв команду?

Мне показалось, что Фермин Ромеро де Торрес собираетсячто-то сказать, но внезапно он разрыдался.

На первую зарплату Фермин Ромеро де Торрес купил себещегольскую шляпу, башмаки из искусственной кожи и настоял на том, чтобы мыотведали вместе с ним блюдо из бычьих хвостов, которое по понедельникамготовили в ресторанчике, что неподалеку от Пласа Монументаль.[30]Отец нашел ему пансион на улице Хоакин Коста, где жила подруга нашей соседкиМерседитас, благодаря чему оказалось возможным избежать процедуры заполнениярегистрационного листка постояльца и таким образом оградить Фермина Ромеро деТорреса от всевидящего ока инспектора Фумеро и его молодчиков. Время от времения вспоминал ужасные шрамы, покрывавшие тело нашего нового друга. Меня подмывалоспросить его об их происхождении, поскольку я подозревал, что инспектор Фумероимеет к ним некоторое отношение, но что-то во взгляде бедняги подсказывало, чтолучше этой темы не касаться. Я понимал, что он сам расскажет нам обо всем,когда сочтет нужным. Каждое утро, ровно в семь Фермин ждал нас у двереймагазина, всегда с улыбкой, безупречно одетый и готовый работать не покладаярук по двенадцать часов подряд, а то и больше. Неожиданно в нем проснуласьстрасть к шоколаду и рулетам, не уступавшая той, что он питал в отношениидревнегреческой трагедии, и Фермин заметно прибавил в весе. Отныне он завелпривычку бриться в парикмахерской, волосы, смазанные бриллиантином, зачесывалназад и даже отпустил тонкие усики, чтобы не отставать от моды. Через месяцпосле того, как бывший попрошайка вылез из нашей ванны, его было не узнать. Ноболее внешних перемен, произошедших с Фермином Ромеро де Торресом, нас с отцомпоражали до глубины души открывшиеся в нем деловые качества. Детективныеспособности, которые я считал плодом воспаленного воображения, проявлялись дажев мелочах. Он умудрялся выполнять самые немыслимые заказы в течение несколькихдней, а то и часов. Не было такого издания, какого бы он не знал, равно как ини одной уловки, какую бы он не использовал, чтобы приобрести его по сходнойцене. Он с легкостью проникал в частные библиотеки герцогинь с проспекта Пирсони дилетантов из кружка верховой езды, всякий раз выдавая себя за другого, и спомощью лести добивался того, что ему отдавали книги даром или всего за парумонет.

Превращение побирушки в образцового гражданина казалосьчудом, делом небывалым, из тех, о каких так любят рассказывать проповедники,дабы доказать, сколь безгранична милость Господня, но которые слишкомблагостны, чтобы быть правдой, как реклама радикального средства для роставолос, которой пестрят трамвайные вагоны. С тех пор как Фермин начал работать вмагазине, прошло три с половиной месяца, и в квартире на Санта-Ана раздался телефонныйзвонок. Было два часа ночи, воскресенье. Звонила хозяйка пансиона, где жилФермин Ромеро де Торрес. Прерывающимся голосом она сообщила, что сеньор Ромероде Торрес заперся в своей комнате, кричит, как помешанный, бьется о стены игрозит, что, если кто-нибудь к нему войдет, он перережет себе горло бутылочнымстеклом.

— Ради бога, не звоните в полицию. Мы сейчас будем.

Мы поспешили на улицу Хоакин Коста. Стояла холодная ночь,ветер сбивал с ног, а небо было угольно-черным. Бегом мы миновали фасады Домамилосердия и Дома призрения, не обращая внимания на косые взгляды иперешептывание, которыми нас встречали обитатели темных подъездов, пропахшихнавозом и углем. Наконец мы оказались на углу улицы Ферландина. Улица ХоакинКоста терялась в сумеречных сотах квартала Раваль. Старший сын владелицыпансиона уже поджидал нас.

— Вы вызывали полицию? — спросил отец.

— Пока нет, — ответил он.

Мы взбежали вверх по лестнице. Пансион занимал третий этаж,к нему вела замызганная винтовая лестница, с трудом различимая в мутном свететусклых голых лампочек, свисавших с оголенных проводов. Донья Энкарна, хозяйкапансиона и вдова капитана жандармерии, встретила нас в дверях, облаченная внебесно-голубой халат и поблескивая бигудями.

— Видите ли, сеньор Семпере, у меня заведение достойноеи весьма престижное. И отбоя нет от постояльцев, так что этот цирк мне ни кчему, — говорила она, ведя нас по сырому темному коридору, пропахшемунечистотами.

— Понимаю, — пробормотал отец.

Из глубины коридора доносились душераздирающие вопли ФерминаРомеро де Торреса, а из приоткрытых дверей выглядывали оторопевшие, испуганныелица.

— Ну-ка разошлись все, быстро, здесь вам не кабареМолино! — с негодованием рявкнула донья Энкарна.

Мы остановились перед дверью в комнату дона Фермина. Отецтихонько постучал:

— Фермин! Вы здесь? Это Семпере.

Из-за двери раздался страшный вой, от которого кровь стыла вжилах. Даже донья Энкарна утратила начальственный вид и приложила руки к груди,сокрытой под пышными складками одежды.

Отец снова постучал:

— Фермин, откройте!

Фермин вновь взвыл и забился о стену, осипшим голосомвыкрикивая грязные ругательства. Отец вздохнул.

— У вас есть ключ от комнаты? — спросил он доньюЭнкарну.

— Разумеется.

— Дайте.

Донья Энкарна колебалась. Прочие постояльцы, побледнев отужаса, снова повысовывались из своих комнат. Не исключено, что крики доносилисьдо военной комендатуры.

— Даниель, сбегай за доктором Баро, он живет тутнеподалеку, дом 12 по улице Рьера Альта.

— Не лучше ли позвать священника? Сдается мне, в неговселились бесы, — предположила донья Энкарна.

— Нет. Врача более чем достаточно. Ну, Даниель, однанога здесь, другая там. А вы, донья Энкарна, будьте добры, дайте ключ.

Доктор Баро был холостяком, страдавшим бессонницей, а потомупроводил ночи за чтением Золя и — дабы убить время — разглядыванием женщин внижнем белье на открытках с объемным изображением. Он был одним из постоянныхпосетителей магазинчика моего отца и сам себя называл заурядным коновалом, но, когдадело касалось диагностики, обладал глазом куда более острым, чем добраяполовина врачей, чьи кабинеты располагались на роскошной улице Мунтанер.Большую часть его клиентуры составляли состарившиеся шлюхи из ближайшихкварталов и обездоленные, которые не могли платить ему щедрых гонораров, нокоторых он все равно лечил. Он часто повторял, что весь мир — сортир, и что емубы только дождаться, когда команда Барселоны, черт побери, наконец возьметкубок лиги чемпионов, и можно помирать со спокойной душой. Когда доктор открылмне дверь, от него разило вином, а в зубах у него был зажат потухший окурок.