Б начале года Томас и Фермин Ромеро де Торрес решилиобъединить свои гениальные мозги для разработки нового проекта, который, по ихсловам, должен был избавить меня и моего друга от службы в армии. Фермин,имевший военный опыт, не разделял энтузиазма Агилара-отца.

— Служба в армии нужна только для того, чтобы выяснитьпроцент кафров для статистики, — рассуждал он. — А на это нетребуется двух лет, достаточно первых двух недель. Армия, брак, церковь и банк— вот четыре всадника Апокалипсиса. Да, да, можете смеяться, сколько угодно.

Анархистские взгляды Фермина Ромеро де Торреса чуть было непотерпели фиаско одним октябрьским вечером, когда, по воле судеб, к нам в лавкузашла моя давняя знакомая. Мой отец отправился в Архентону, чтобы оценитьчью-то частную библиотеку, и должен был вернуться ближе к ночи. Я остался заприлавком, между тем как Фермин, совершая свои обычные эквилибристическиепируэты, карабкался по лестнице, чтобы расставить книги на самой верхней полке,под потолком. Почти перед закрытием, когда уже зашло солнце, за стеклом витринывозник силуэт Бернарды. Она была нарядно одета, как всегда по четвергам, в свойвыходной. Моя душа возрадовалась, и я пригласил ее зайти.

— Ах, как вы выросли! — воскликнула она спорога. — Да вас почти не узнать… настоящий мужчина!

Она обняла меня, проронив несколько слезинок и ощупывая моюголову, плечи, лицо, дабы удостовериться, все ли в ее отсутствие сохранилось вцелости и невредимости.

— У нас дома по вас скучают, молодой господин, —сказала она, потупив взгляд.

— А я по тебе соскучился, Бернарда. Давай, поцелуйменя.

Она робко меня поцеловала, и я ответил ей парой смачныхпоцелуев в обе щеки. Она рассмеялась. По ее глазам было видно, что она ждет,что я спрошу о Кларе, но я и не думал этого делать.

— Ты сегодня очень красивая и нарядная. Как это тывдруг решила к нам зайти?

— По правде говоря, я уже давно хотела повидать вас,но, знаете, столько дел. Я очень занята, ведь сеньор Барсело, хоть и оченьумный, но все равно словно ребенок. Ну да я не падаю духом. Но пришла вотпочему. Завтра у моей племянницы, той, что из Сан-Адриана, день рождения, и мнехотелось бы сделать ей подарок. Я думала подарить ей хорошую книгу, где многобукв и мало картинок, но я необразованная и ничего в этом не понимаю…

Прежде чем я успел ответить, магазин сотрясла канонада: сверхотуры градом посыпались тома полного собрания сочинений Бласко Ибаньеса втвердом переплете. Мы с Бернардой испуганно посмотрели вверх. Вниз по лестнице,словно воздушный гимнаст, скатывался Фермин. На его губах застыла флорентийскаяулыбка, глаза излучали вожделение и восхищение.

— Бернарда, познакомься, это…

— Фермин Ромеро де Торрес, ассистент-библиограф Семпереи его сына, у ваших ног, сеньора, — представился Фермин, церемонно целуяруку Бернарды.

В мгновение ока Бернарда стала красной, как стручок перца.

— Ах, вы ошибаетесь, какая из меня сеньора…

— Как минимум, маркиза, — продолжал атакуФермин. — Поверьте, я бывал в самых изысканных домах на проспекте Пирсон.Удостойте меня чести проводить вас в отдел юношеской и детской классики, гдеименно сейчас, к счастью, имеются сочинения Эмилио Сальгари и рассказы оСандокане.[33]

— Сан Докан… Даже не знаю, жития святых, боюсь, даритьне стоит: отец девочки уж больно был предан Национальной конфедерации труда,[34] понимаете?

— Не волнуйтесь. У меня тут есть «Таинственный остров»Жюля Верна, история, полная захватывающих приключений и притом весьманебесполезная в образовательном смысле; я имею в виду сведения о техническомпрогрессе.

— Ну, если вы так считаете…

Я молча наблюдал, как Фермин источал любезность, а Бернардарастворялась в облачке внимания этого человека, который, используя все своиужимки и прыжки, приправленные красноречием продавца, расхваливающего товар,смотрел на нее с таким воодушевлением, какое прежде относилось разве что кшоколаду «Нестле».

— А что скажет сеньор Даниель?

— Тут эксперт сеньор Ромеро де Торрес; можете вполнеему довериться.

— Ну, тогда я возьму эту, про остров, и, если вам нетрудно, заверните, пожалуйста. Сколько с меня?

— За счет заведения, — сказал я.

— Ах, ни в коем случае…

— Сеньора, если вы хотите сделать меня самым счастливыммужчиной в Барселоне, платит Фермин Ромеро де Торрес.

Бернарда, онемев, посмотрела на нас обоих:

— Послушайте, я сама оплачиваю свои покупки, а сейчасхочу сделать подарок своей племяннице…

— Тогда, взамен, позвольте пригласить васотужинать, — изрек Фермин, приглаживая волосы.

— Давай, не смущайся, — подбодрил яженщину. — Вот увидишь, ты замечательно проведешь время. А пока Ферминнадевает пиджак, я заверну тебе книгу.

Фермин поспешно скрылся в подсобке, чтобы причесаться,надушиться и надеть пиджак. Я вынул из кассы несколько дуро, чтобы он мограсплатиться за ужин.

— Куда мне ее повести? — прошептал он, нервничая,как мальчишка.

— Я бы выбрал «Четыре кота», — ответил я. —Насколько мне известно, это кафе приносит удачу в сердечных делах.

Протягивая пакет Бернарде, я ей подмигнул.

— Так сколько я вам должна, господин Даниель?

— Не знаю. Потом скажу. На книге не было ценника, и ядолжен спросить у отца, — соврал я.

Глядя на две фигуры, которые, под ручку, удалялись по улицеСанта-Ана, я подумал, что, может быть, кто-то на небесах оказался на своемпосту и наконец-то посылает этой паре немного счастья. Я вывесил на дверитабличку ЗАКРЫТО. Потом на минуту зашел в подсобку, чтобы проверить книгузаказов, и тут услышал, как над входной дверью звякнул колокольчик. Я подумал,что это Фермин, который что-нибудь забыл, или отец, вернувшийся из Архентоны.

— Кто там?

Прошло несколько секунд, но мне никто не ответил. Япродолжал листать книгу заказов.

В лавке послышались тихие, медленные шаги.

— Фермин? Папа?

Ответа не последовало. Мне послышался сдавленный смех, и язакрыл книгу. Наверное, кто-то из посетителей не заметил моей таблички. Я ужесобрался обслужить его, когда услышал, как с полок падают книги. Я сглотнул.Прихватив нож для бумаги, я медленно приблизился к двери подсобки и замер, нерешаясь окликнуть посетителя. Но тут, когда я стал было открывать дверьподсобки, опять раздался звук шагов, на этот раз удалявшихся. Снова звякнулдверной колокольчик, и я почувствовал дуновение ветерка с улицы. В лавке никогоне было. Я подбежал к входной двери и запер ее на все замки. Затем глубоковздохнул, чувствуя себя смешным и нелепым. И уж было вновь направился вподсобку, когда заметил на прилавке какой-то листок бумаги. Подойдя ближе, японял, что это фотография, старый снимок, какие печатали в студиях на толстыхкартонных пластинах. Края обгорели, и подернутое копотью изображение было какбудто заляпано следами пальцев, перепачканных углем. Я рассмотрел фотографиюпод светом лампы. На ней была запечатлена молодая пара, улыбавшаяся в объектив.Ему на вид было лет семнадцать-восемнадцать; светлые волосы, тонкиеаристократические черты лица. Она казалась моложе, на год или на два. У неебыла бледная кожа, четкие черты лица и короткие черные волосы, которые оттенялидивный взгляд, искрившийся весельем. Его рука лежала на ее талии, она же, кажется,шептала ему что-то насмешливое. От фотографии исходило такое тепло, что яневольно улыбнулся, будто в этих двух незнакомцах узнал старых друзей. Назаднем плане угадывалась витрина, на которой были выставлены шляпы, бывшие вмоде еще до войны. Я внимательно вгляделся в изображение. Судя по одежде,снимок был сделан по меньшей мере лет двадцать пять — тридцать назад. Лицанеизвестных светились надеждой и ожиданием счастливого будущего, котороенеизменно маячит на горизонте, когда ты молод. Огонь уничтожил частьфотографии, но все же там, за витриной, можно было разглядеть суровое лицочеловека, зыбкий силуэт которого скрадывала надпись на стекле: