— Даниель?

— Меня прислал отец. Срочно нужна ваша помощь.

Когда мы добрались до пансиона, нас встретили напуганная,рыдающая донья Энкарна, бледные, как свечной огарок, постояльцы и мой отец,который в углу комнаты удерживал Фермина Ромеро де Торреса. Фермин былабсолютно голым, он плакал и дрожал от страха. В комнате царил беспорядок,стены были измазаны то ли кровью, то ли экскрементами. Доктор Баро окинул комнатубыстрым взглядом и жестом велел отцу уложить Фермина на кровать. На помощьпришел сын доньи Энкарны, начинающий боксер. Фермин стонал и содрогался вконвульсиях, словно его внутренности пожирал дикий зверь.

— Ради всего святого, что происходит с беднягой? Что сним такое? — подвывала с порога донья Энкарна, качая головой.

Доктор послушал у больного пульс, изучил при помощи фонариказрачки и, не произнеся ни слова, достал из чемоданчика ампулу с лекарством.

— Придержите его. Укол поможет ему заснуть. Даниель,помоги.

Вчетвером нам удалось усмирить Фермина, который отчаяннорванулся, почувствовав, как в его тело входит игла. Все его жилы напряглись,словно стальные провода, но через несколько секунд глаза помутнели, а мышцыобмякли.

— Смотрите, он уж больно щуплый, этот мужчина, и то,что вы ему вкололи, может убить его, — сказала донья Энкарна.

— Не беспокойтесь. Он всего лишь спит, — ответилдоктор, изучая шрамы, покрывавшие костлявое тело Фермина.

Затем он молча покачал головой.

— Сукины дети, — тихо сказал он по-каталонски.

— Откуда такие шрамы? — спросил я. — Следыпорезов?

Доктор Баро отрицательно мотнул головой, не поднимая глаз.Он поискал среди тряпья одеяло и укрыл своего пациента.

— Ожоги. Этого человека пытали. Подобные следыоставляет паяльная лампа.

Фермин проспал два дня, а когда пришел в себя, ничего непомнил; вспомнил только, что, проснувшись среди ночи, почему-то решил, чтонаходится в темной камере — и больше ничего. Ему было так стыдно за своеповедение, что он буквально на коленях просил прощения у доньи Энкарны. Онпоклялся, что заново покрасит стены во всем пансионе, и, зная о набожностихозяйки, пообещал заказать десять молебнов за ее здравие в церкви РождестваХристова.

— Все, что от вас требуется — хорошенько поправиться ибольше не нагонять на меня такого страху, стара я для этого.

Отец возместил нанесенный ущерб и уговорил хозяйкупредоставить Фермину еще один шанс. Донья Энкарна охотно согласилась.Большинство ее постояльцев были люди бедные и одинокие, как и она сама. Когдаиспуг прошел, хозяйка пансиона преисполнилась к Фермину особым чувством и дажезаставила его поклясться, что он будет принимать таблетки, которые ему прописалдоктор Баро.

— Да ради вас, донья Энкарна, если понадобится, я готовкирпич проглотить.

Со временем все мы стали делать вид, будто забыли ослучившемся, но я больше никогда не смеялся над россказнями об инспектореФумеро. После того происшествия мы чуть ли не каждое воскресенье водили ФерминаРомеро де Торреса в кафе Новедадес, дабы не оставлять его одного. Затем мыпешком направлялись в кинотеатр «Фемина», что на пересечении улицы Дипутасьон ибульвара Грасья. Один из билетеров был приятелем отца, он впускал нас череззапасный выход во время киножурнала, всегда в тот момент, когда Генералиссимусторжественно разрезал ленточку при открытии очередного водохранилища, чтодоводило Фермина Ромеро де Торреса до белого каления.

— Какой позор! — возмущенно твердил он.

— Вам не нравится кино, Фермин?

— Сказать по чести, вся эта трескотня о седьмом видеискусства мне до лампочки. По-моему, это жвачка, которая призвана отуплятьгрубую толпу, почище футбола и боя быков. Кинематограф был изобретен для того,чтобы забавлять невежественные массы, и сейчас, полвека спустя, почти ничего неизменилось.

Подобные многословные тирады прекратились в тот день, когдаФермин Ромеро де Торрес открыл для себя Кароль Ломбард.[31]

— Пресвятая Дева Мария, какая грудь! — в полномослеплении воскликнул он прямо во время сеанса. — Не сиськи, а двекаравеллы!

— Молчите, вы, животное, или я вызовуадминистратора, — зашикал голос какого-то благочестивого зрителя,сидевшего через два ряда от нас. — Надо же, ни стыда, ни совести. Нестрана, а свинарник!

— Фермин, вам следует говорить потише, —посоветовал я.

Но Фермин Ромеро де Торрес не слушал меня. Он зачарованноследил за колыханиями божественного декольте; на его губах блуждала улыбка,глаза были пропитаны ядом техниколора. Позже, возвращаясь домой по алее Грасья,я отметил, что наш книжный детектив все еще не вышел из состояния транса.

— Думаю, вам стоит познакомиться с достойнойженщиной, — сказал я. — Женщина сделает вашу жизнь веселее, вотувидите.

Фермин Ромеро де Торрес вздохнул, его мысли все еще былизаняты усладами, что сулил закон притяжения полов.

— Это вы по себе судите? — простодушно спросил он.

Я в ответ лишь улыбнулся, зная наверняка, что отец искосапоглядывает на меня.

С того самого дня Фермин Ромеро де Торрес пристрастилсякаждое воскресенье ходить в кино. Отец предпочитал оставаться дома, наедине скнигой, зато Фермин не пропускал ни одного фильма. Он закупал горы шоколадок иустраивался в семнадцатом ряду, ожидая появления очередной звездной дивы. Сюжетволновал его меньше всего, и он болтал без умолку, покуда на экране непоявлялась какая-нибудь дама с внушительными формами.

— Я поразмыслил насчет того, что вы говорили оподходящей женщине, — сказал как-то Фермин де Торрес. — Может, вы иправы, В пансионе появился новый жилец, бывший семинарист из Севильи, большойходок. Он частенько приводит хорошеньких барышень. Слушайте, как же у насулучшилась порода! Не знаю, чем он их берет, с виду ведь ни то ни се, может, ондоводит их до исступления, читая «Отче наш»? Живет через стенку, мне всеслышно. Судя по звукам, святоша в этом деле мастер. Такие ритмы! А вам,Даниель, какие женщины нравятся?

— По правде говоря, я плохо в них разбираюсь.

— Да в них никто не разбирается: ни Фрейд, ни даже онисами. Это как электричество. Необязательно в нем разбираться, чтобы ударилотоком. Ну, признавайтесь. Какие вам милее всего? Что до меня, то я уж,извините, предпочитаю тех, что в теле, чтобы было за что ухватиться. Однаковам, должно быть, милее худосочные. Что ж, я глубоко уважаю и такую точкузрения, не поймите меня превратно.

— Если честно, у меня мало опыта по части женщин.Точнее, у меня его вовсе нет.

Фермин Ромеро де Торрес посмотрел на меня, обезоруженныйстоль очевидным проявлением аскетизма.