в злом умысле. Пьетро глуповат, а Рино – трусоват. А пыхтящую тварь они явно считали безобидной. Или верили в магическую дверь.

Убираться никто из них явно не умел. Парни больше разводили грязь и бестолково метались. Так что в какой-то момент я не выдержала и начала командовать:

– Да не так ты метлу держишь! Пьетро, тряпку лучше выжимай, а то здесь будет потоп, а не чистота.

– Можно подумать, тебе это известно лучше нас, – буркнул Рино. – Тебя что, за уборщицу северные герцоги держали?

Попытка подколоть меня не удалась. В ответ я снисходительно пояснила:

– Нет. Но в своих детских шалостях я столько раз что-нибудь взрывала во дворце… Самое популярное наказание у кронгерцога Найгаарда было «уберешь все сама и без магии». А когда эта угроза перестала работать, меня стали запирать в башне.

Я тяжело вздохнула. Сидеть на месте оказалось еще сложнее, чем убираться. Но я все равно умудрялась делать глупости. Правда, после свадьбы дяди Веста и Анны наказывать меня перестали.

Грязи в тупичке было много, и возились мы долго. Я пререкалась с парнями и пыталась заставить их нормально работать. Но все равно приходилось постоянно дометать и домывать. Я не сомневалась, что Барт проверит качество уборки. А если оно не устроит смотрителя или ректора, назначит нам еще какую-нибудь отработку. Немытый подвал в Академии Хранителей явно не один.

Я старалась держаться подальше от двери. Скоро остался только островок грязи перед ней. Пьетро героически возил там шваброй, но снова не мыл, а размазывал. Никакие монстры не собирались выскакивать из-за двери и кусать его. Даже пыхтение стихло.

Тогда я не выдержала и подошла к двери со словами:

– Ну я же только что показывала… Чуть-чуть осталось, поднажми.

При этом я повернулась лицом к парням, оставляя ребристую поверхность за спиной. Татуировка обожгла плечо холодом, раздался едва слышный шорох. Глаза Пьетро стали круглыми. Его друг бросил мешок, в который запихивал мусор, и рявкнул:

– Бежим!

Уговаривать не пришлось: парни сорвались с места. Я рванула следом, но в тот же миг на моем плече сомкнулись острые клыки. На том самом, где под кожу впился шип.

Неизвестный зверь почти сразу разжал пасть, и я рухнула на пол, как подкошенная. Про паралич слухи точно не врали – я не могла шевельнуть и пальцем! Да и разум стремительно застилал туман.

Я попыталась сфокусировать взгляд на звере. Как там его звали, жунтомыг? Но увидела только хвост уползающей змеи. Правда, вместо чешуи она была покрыта пестрой пушистой шерсткой. Или мне это привиделось?

А затем в стороне раздались голоса.

Звуки вокруг изменили свою тональность. Шорох уползающей твари бил по ушам, а слова доносились будто сквозь вату. Я не видела мужчину, но не могла отделаться от мысли, что это кто-то из знакомых.

– Запри тварь. Яд уже действует. Сейчас она очнется и, как миленькая, расскажет все, что ей выболтал старик Лассаль на балу. А заодно и о том, где прячет камень, который ей передала мать.

Я попыталась подняться, но смогла пошевелить только пальцами. Тело не слушалось. Правда, сознание начало проясняться. На смену спутанности пришла странная, неестественная легкость. И тут до меня снова донесся голос того же мужчины.

– Не следует беспокоиться. К утру она ничего не будет помнить. Провалы в памяти после яда…

Эта мысль испугала меня не на шутку. Значит, вот в чем их план… А ведь у меня прорва тайн – я могу рассказать еще и про бал в доме герцога Удинезе, свой выигрыш, браслет, поцелуи с деканом, о льепхене и татуировке…

Только в этот момент я вдруг ощутила, что рисунок на плече становится все холоднее. Этот холод пытался отогнать странную легкость из головы, отрезвить меня. Ах да, эта штука способна воздействовать на яд. Бланко лечил меня ей…

И тут я вспомнила, что у меня на шее висит его подарок. Камень, который нужно использовать в крайнем случае. Как раз в таком, как этот. Вот только тело не слушается.

Меня накрыла тень. Мужчина в плаще пообещал:

– Не бойся, Марта. Мы всего лишь поговорим, и я отнесу тебя в лазарет.

Его голос звучал странно: яд искажал восприятие. Но интуиция упорно подсказывала, что мы знакомы.

Строцци, Адриан, кто это? Сейчас он может узнать очень много, а я ничего не вспомню! Если бы я могла дотянуться до камня…

В этот момент холод от татуировки начал распространяться по руке. А я вдруг поняла, что ледяная конечность меня слушается. Действовать пришлось быстро. Прежде чем мужчина коснулся моего плеча, я рванула ворот рубашки и сжала камень.

Золотая вспышка ослепила меня, вопль незнакомца резанул по ушам. Тело стало невесомым, затем я ощутила под собой жесткую поверхность. Вокруг было темно и тихо. Какое-то время я вглядывалась, пока не начала различать очертания мебели. Кажется, я лежу на полу возле кровати. Но что это за комната? Камень оказался порталом и куда-то перенес меня? Такие артефакты – большая редкость…

Волны холода снова начали прокатываться по моему телу. Я вздрагивала, но с каждой ледяной волной медленно отступал паралич. Правда, звенящая легкость в голове никуда не делась. Но болтливость может подождать, начать бы шевелиться.

Я кое-как подняла руки и хлопнула в ладоши. Магические лампы ослепительно вспыхнули. Цепляясь за край постели, я кое-как села и оперлась на нее спиной. И мой взгляд притянула картина. Семейный портрет расположился на стене в нескольких шагах от меня. Затуманенным взором я обвела статную фигуру мужчины с каштановыми волосами, затем – хмурого темноволосого парня с короткой стрижкой. Мальчишке лет пятнадцать. Было в обоих что-то знакомое. После этого мой взгляд упал на прекрасную светловолосую женщину, которая держала на руках такого же светловолосого мальчишку лет пяти.

Я узнала его сразу и, наконец, поняла, отчего такими знакомыми кажутся черты мужчины и парня постарше. Мой взгляд начал блуждать по комнате, отмечая темные стенные панели, вдоль которых стелился знакомый орнамент. Снова розы и молнии. Значит, на портрете… семья Бланко? Камень перенес меня в его спальню. В его настоящую комнату, в его дом.

Портрет притягивал взгляд и оставлял внутри легкое чувство неправильности. Я не сразу поняла, в чем дело. На рисунке кое-чего не хватало – знакомого лавандового оттенка в глазах мальчишки. Художник нарисовал вместо этого обычную серо-зеленую радужку. Я бы подумала, что он ошибся, если бы не тот самый лавандовый оттенок в глазах его отца.

– Цвет глаз переходит вместе с проклятием? – пробормотала я.

Стоило подумать, что делать дальше, но я