— Вы здесь курили? — спросил он, и эхо от его голосаразнеслось и отразилось от пыльных неживых стен.

— Здесь, — робко призналась снизу Тамара, — здесь все курят.И Александр Андреич, и Виктор Василич, и все.

— Наверху что за дверь? — Банку он решил прихватить с собой,хотя и представлял себе, какое веселье охватит Дятлова с Морозовым, когда ониувидят его “вещественные доказательства”.

— Не знаю, — отрапортовала Тамара, — я до верха никогда неподнималась.

— Возвращайтесь в учительскую, я сейчас подойду.

Хлопнула дверь, протопали и затихли шаги послушной иисполнительной Тамары. Игорь поднялся еще на один пролет, внимательно глядясебе под ноги. На верхней площадке его охватило веселье, какое, наверное,охватывает собаку, которая наконец поняла, что от нее требуется, и сделала всеправильно.

Толстая серая пыль была притоптана, и притоптана совсем недавно— следы были свежие, отчетливые и их было много.

Как она сказала? “Я до верха никогда не поднималась”? Кто жетогда поднимался?

По самому краю площадки, вытирая плечами пыльные стены,Игорь подобрался к двери и осторожно потянул. Эта дверь, как и нижняя,открылась легко, но сейчас он был к этому готов. Даже петли не скрипнули.Приблизительно он представлял, где именно сейчас окажется, и скромнопорадовался за себя, увидев белый сортирный кафель на стенах и матовыйшарик-лампочку под потолком. Он прошагал помешеньице насквозь и закрыл за собойдверь с надписью “Для девочек”.

Это действительно был странный вечер, и странности началисьзадолго до выстрела, по случайности уложившего “бледную моль”, одноклассницуогненной Тамары и знаменитого Потапова, Марусю Суркову.

Грехи наши тяжкие, жалостливо подумал про себя Никоненко.Ящик с записками под мышкой надоел ему ужасно, а теперь к ящику еще добавиласьароматная жестяная банка с окурками.

— Подождите меня, пожалуйста, — строго сказал он Тамаре,которая мялась на пороге учительской и вытаращила глаза при его эффектномпоявлении из двери “Для девочек”.

Он сбежал по лестнице в вестибюль и нос к носу столкнулся сполковником.

— Что это у тебя?

— Сам еще не знаю, — ответил Никоненко, — может, пригодится,а может, и нет.

Полковник посмотрел на жестяную банку с окурками и сказалхмуро:

— Приехали “федералы”. Так что давай, закругляйся по-быстрому.

Никоненко хотелось еще раз заглянуть в коридор-аппендикс, изкоторого был выход на черную лестницу. Почему-то Тамара, когда вела его, так ине зажгла в коридоре свет. Его очень интересовало, почему она его не зажгла.Свои драгоценные “вещественные доказательства” он решил на минуту пристроитьпод лавочкой, рассудив, что вряд ли конкуренты первым делом кинутся на фанерныйящик и вонючую самодельную пепельницу. Он наклонился, заталкивая ящик, и вдругувидел под лавкой сумку. Коричневую нейлоновую сумку в неаппетитных пятнах. Втаких сумках пенсионерки носят с рынка картошку или морковь, ни для чего болееблагородного они не предназначены. Сейчас из нее свешивались жухлые перьямагазинного зеленого лука.

Забыл кто-то из выпускников, решил Никоненко. Кто-то, ктотак и не вышел в министры и кому не подают к подъезду личный “Мерседес”.

Игорь отщипнул луковое перо и пожевал. Жевать лук былопротивно.

Черт с ней, пусть будет еще и сумка. Ящик, консервная банкаи сумка с луком, пропади оно все пропадом.

Еще ему нужно проверить свет.

Свет в коридоре не зажигался. Игорь несколько раз дернулвверх-вниз язычок допотопного выключателя.

На верхней площадке черной лестницы притоптана пыль, какбудто несколько раз кто-то спускался и поднимался или просто долго топталсятам.

Что там происходило? И когда? Имеет это отношение к выстрелуили не имеет? Кто поднимался туда и зачем? Кто наблюдал за ним сегодня из-задвери “Для девочек”? Активистка Тамара или кто-то еще? Что это за странный, какбудто бумажный, пепел в жестяной консервной банке? Что именно в ней жгли?

И еще один — самый главный! — вопрос.

В кого все-таки стрелял незадачливый снайпер?

* * *

Сидеть в коридоре было холодно и незачем. Пожилой усатыйврач уже давным-давно предложил им выметаться. Кажется, они его раздражали.

— Нечего здесь сидеть, нечего! — крикнул он на них и выкатилглаза. — Завтра приходите, завтра!

Но каждый раз, когда Алина делала попытку подняться, Федорхватал ее за руку и тянул книзу.

— Давай посидим, — просил он почему-то шепотом, — ещенемножко, а потом поедем.

Они просидели так почти половину ночи. Желтый свет сверлилмозг, нестерпимо воняло дезинфекцией, лекарствами и страхом. Воняли стены,линолеум, дерматиновые кушетки, даже желтый свет вонял. Алине очень хотелосьзакурить. Сухой сигаретный запах хоть на время разогнал бы эту вонь, но длятого, чтобы закурить, надо было выйти, а она не решалась оставить Федора одногона дерматиновой кушетке. Он никуда идти не соглашался.

Что происходит за белой двустворчатой дверью с надписью“Операционная”, они не знали. Только в американских фильмах “усталые, нодовольные” врачи выходят к замученным родственникам и объявляют им, что“опасность миновала”.

К Алине с Федором никто не выходил, только сердитый врачнесколько раз кричал на них, пробегая мимо, чтобы уходили, но они продолжалисидеть, крепко взявшись за руки и не глядя друг на друга. Почему-то они немогли смотреть друг на друга.

Поначалу в кармане у Алины то и дело звонил мобильныйтелефон, а потом перестал, как будто понял, что отвечать она все равно нестанет. Лучше бы отвечала. Его бодрые трели были из той, нормальной жизни, вкоторой она собирала Марусю на “встречу друзей” и старательно сооружала ейнеобыкновенную прическу.

И Федор — боже мой! — Федор, который видел, как в двух шагахот него Маруся вдруг остановилась, даже вроде шагнула назад и начала валитьсяна бок, и радостная улыбка медленно, по капле стекла с ее лица, и оно пересталобыть живым!..

Что они станут делать, если сейчас из-за этой белой дверивывезут мертвую Марусю, и сердитый врач закричит им, что сделать ничего былонельзя и чтобы они убирались, убирались вон!.. Почему она не остановила Марусю,почему не легла поперек дороги, почему позволила туда идти?! Что теперь будет сФедором? Он должен остаться с ней, Алиной! Она ни за что не отдаст его ниМарусиной матери, ни в детдом!.. Если его придут забирать в детдом, оназабаррикадирует дверь, и будет отстреливаться до последнего патрона, и ееубьют, и Федор останется совсем один…