— Алин, ты чего? — забормотал он совсем рядом, и от егобормотанья она вдруг очнулась. — Ты чего, Алин? Ты пока подожди, не плачь,может, все еще будет хорошо, а? Или ты думаешь, что не будет?

Она обняла теплую круглую башку, прижалась лицом к заросшеймягкими волосами макушке, услышала сопение — и ей стало стыдно.

— Я не плачу, — сказала она виновато, — я не плачу, Федор.Просто я очень устала. А мама поправится. Это верный признак — раз нас невыгоняют, значит, идет операция, а раз идет операция, значит, еще не всепотеряно!

— Что-то уж очень долго она идет, — Федор высвободился ипосмотрел на Алину. Личико у него было серенькое и очень детское. — Или ничего?

— Ничего, — уверила его она, чувствуя, как в животе всесъеживается и мертвеет, будто от кислоты, — так и должно быть. Это всегдадолго.

И тут поверх Федоровой макушки она увидела милиционера. То,что это именно милиционер, а не врач и не больничный служащий или охранник, онапоняла сразу. Он был в джинсах и куртке и выглядел совершенно обыкновенно, ивсе-таки с первого взгляда было понятно, что это милиционер. У него былсамоуверенный и утомленный вид, и за этот утомленный вид Алина еговозненавидела еще до того, как он успел дойти до кушетки, на которой онисидели, обнявшись и прижавшись друг к другу.

— Добрый вечер, — неторопливо сказал он, подойдя, — хотя ужене вечер.

Он задрал рукав куртки, посмотрел на часы, а потом на Алинус Федором. И покачал головой.

— Уже не вечер и даже не ночь. Доброе утро!

— Доброе утро, — отозвался вежливый Федор.

— Это у вас доброе утро, — прошипела Алина, — а мы, каквидите, сидим у двери в операционную. У нас нет никакого доброго утра.

— У нас тоже нет никакого доброго утра. Мы всю ночьработали. Я просто не знаю, как поздороваться по-другому.

— Вы вполне можете совсем с нами не здороваться. Мы необидимся.

Он усмехнулся довольно холодно.

— Капитан Никоненко Игорь Владимирович, — он выудил извнутреннего кармана удостоверение, на которое Алина даже не взглянула. Что ейудостоверение, когда у него лицо вместо удостоверения!

— Теперь вы должны спросить: “Ну что наша пострадавшая?”, —проговорила она, язвительно и неотрывно глядя ему в лицо. — Или вы ужедогадались спросить об этом у врача?

Никоненко трудно было вывести из себя, но этой мымре вузеньких злых очочках ничего не было об этом известно.

— У врача я спросил, конечно, — ответил он устало ипристроился на кушетку рядом с мальчишкой, — но мне сказали, что операция ещеидет.

— Идет, — согласилась Алина, — поэтому допрашивать некого.Придется вам своими силами убийцу искать. Впрочем, зачем вам искать? Вы ведьможете и не искать!

— Не можем, — вздохнул Никоненко, прикидывая, не разбудитьли ему Федора Ивановича Анискина, — мы не искать не можем. Покушение наминистра — шутка ли!

— Ах да, — сказала мымра равнодушно, — министр!.. Я совсемпро него забыла. Федор, может, пойдем в машину посидим? Там откинуться можно,отопитель включить или радио…

— Нет, — отказался мальчишка, — лучше здесь пока. Может, ужескоро?..

Алина обняла его за шею и прижала к своему боку.

— Я должен с вами поговорить, — сказал Никоненко неприятнымголосом, поняв, что она собирается его игнорировать, — с вами и с мальчиком.

— Мы ничего не видели, — заявила она, — мы приехаливстречать Марусю и… опоздали. Если бы мы на пять минуть раньше приехали, мы быее забрали и ничего не случилось бы….

— Возможно, — согласился Игорь. Он очень устал и отусталости забыл, как нужно играть в “деревенского детектива”, — но речь сейчасне о том, что вы опоздали, а о том, что ваш мальчик оказался ближе всего к…месту происшествия.

— Мальчика зовут Федор, — отчетливо выговорила она, иНиконенко моментально понял, что теперь она в ярости.

— Вы совершенно напрасно злитесь, — сказал он миролюбиво ипоудобнее устроился на жесткой кушетке. Ноги гудели так, будто он вчера весьдень сдавал нормативы по бегу, — это только начало. Вы свидетель покушения.Утром к вам на работу пожалует ФСБ, к обеду опять я заеду, а к вечеру, скореевсего, опять ФСБ. А потом мы вас к себе пригласим, и вы приедете. И даже нестанке врать, что вас не отпустил начальник.

— Я сама себе начальник, — слова падали, как маленькиеледяные шарики. Она с трудом держала себя в руках.

— Ну конечно, — согласился он и прикрыл глаза, — вы кто?Хозяйка туристического агентства? Или салона красоты для богатых мальчиков идевочек?

На этом месте она засмеялась, и Никоненко оценил еевыдержку.

— Я генеральный директор рекламного агентства “Вектор”, —она потянула к себе щегольскую лакированную сумочку, чем-то в ней звякнула идостала визитную карточку, — слышали про такое? Наверняка слышали, даже еслисейчас скажете, что нет. Мы только что вместе с ОРТ провели большую церемонию вКремле, вся Москва был афишами заклеена.

— Я должен выразить восхищение? — осведомился Никоненко.

— Вы должны осознать, что я не содержу кабинет тайскогомассажа, и разговаривать со мной соответственно. Федор, спустись к автомату идобудь мне какой-нибудь воды. Лучше всего минеральной. Если нет — кока-колы.Если нет кока-колы, фанту или спрайт. У тебя есть монетки?

Федор соскочил с кушетки и побежал в сторону лестницы.

— Только ты смотри, не уходи никуда! — Он повернулся и шелтеперь спиной вперед. Алина махнула ему рукой.

— Значит, так, — сказала она, как только он скрылся из виду,— ни в какое ментовское благородство я не верю и фильмы вроде этих ваших “Разбитыхфонарей” не смотрю. Вряд ли я смогу вас остановить, если вы всерьезвознамеритесь допрашивать Федора. Хотя, может, и смогу. Сегодня говорить ужепоздно, а завтра я подключу к этому делу кого-нибудь из своих адвокатов, и онмне все растолкует про то, как допрашивают несовершеннолетних.

— Я не собираюсь допрашивать никаких несовершеннолетних, —вяло возразил Никоненко, не открывая глаз, — я собираюсь спросить, не видел ливаш мальчик чего-нибудь такого, что поможет мне найти человека, который чуть неукокошил его мамашу. А может, и укокошил, мы ведь еще не знаем.

Она осеклась, и он открыл глаза, испугавшись, чтоона.вцепится ему в волосы.

Смотреть на нее было неприятно. Она вся была очень узкая,смуглая и длинная, как копченый угорь или Ирина Хакамада. И очочки в темнойсиротской оправе, должно быть, долларов за пятьсот, как у той. И волосыподстрижены под призывника в первый день службы, должно быть, у какого-нибудьВячеслава Зайцева. Впрочем, Вячеслав Зайцев — это наряды, а прически — этоСергей Зверев, или что-то в этом роде.