— Ну что? — неприязненно спросил полковник в пространство. —Все ясно или объяснения нужны?

— Не нужны, товарищ полковник, — четко выговорил Морозов, —разрешите приступить?

— Приступайте, — разрешил полковник, — только сначалакто-нибудь изложите мысли. Есть у кого-нибудь мысли?

Тут Дятлов с Морозовым как по команде повернули головы ипосмотрели на Никоненко, очевидно считая, что излагать мысли следует именноему.

Это было очень неблагодарное занятие — на пустом местеизлагать начальству какие-то соображения, и Игоревы коллеги это отличнопонимали. Ничего умного на ходу не придумаешь, обязательно скажешь какую-нибудьглупость, которую начальство потом будет еще год поминать, и мусолить, иприводить в пример остальным, как нельзя работать.

Никоненко вздохнул. Полковник усмехнулся.

Ему было сорок два года, он проработал в “органах” всю своюжизнь, и ему казалось, что он старше своих подчиненных лет на триста. Он все понимал,видел их насквозь и, как мог, сочувствовал им.

“Интересно, — подумал он неожиданно, — а мне генералсочувствует?”

— Я думаю, — заунывно начал Никоненко, — что стрелок пришелна место происшествия заранее. Нужно попытаться установить, может, он был и навечере. Просто так, для маскировки. Вряд ли здесь у всех проверяли приглашения.

— Скорее всего, никаких приглашений ни у кого и не было, —буркнул полковник и выдохнул струю сигаретного дыма. — Дальше.

— Дальше… все просто. Когда все стали выходить на улицу,стрелок оказался в центре толпы и, увидев Потапова, выстрелил.

— И промахнулся, — подсказал полковник.

Никоненко посмотрел на него, пытаясь определить, что именноон имеет в виду. Ну да. Промахнулся. А разве стрелок не может промахнуться? В концеконцов, убийца тоже человек.

— Я слушаю, — подбодрил его начальник.

— Он выстрелил, промахнулся, люди рванули в разные стороны,и он спокойно ушел с места стрельбы вместе с толпой. Оружие, скорее всего,найдем в кустах, вряд ли он его с собой унес!

— Вы думаете, действовал профессионал? — уточнил начальник иснова выпустил струю дыма. Никоненко вновь проводил ее глазами.

Зачем он таращится на этот дым?! Или полковник специальноего отвлекает?

— Нет, — сказал Игорь. На этот вопрос ответить было просто.Он уже задавал его себе и сам на него ответил. — Я уверен, что не профессионал,товарищ полковник.

— Почему?

— Во-первых, он стрелял почти в темноте. Этот фонарь — однафикция, видимость света. Во-вторых, он стрелял практически на глазах у охраны,а у большинства из охранников отличная память. Естественно, им сейчас несладкопридется, все же они стрелка проворонили, но я думаю, что они вспомнят многочего интересного и полезного. Профессионалу полагается об этом знать. Вряд лиэто смертник-камикадзе, которому все равно, что с ним будет дальше. Ну ав-третьих… Нет, это как раз во-первых, Олег Петрович, — он ведь промахнулся,правда?

— Вы думаете, что профессионал не промахнулся бы?

— На то он и профессионал, — туманно ответил Никоненко.

— Не знаю, — сказал полковник задумчиво, — нужно думать…Кстати, в Склифосовского звонили? Жива она еще?

— Пока жива, — подтвердил Слава Дятлов, — без сознания,конечно, но жива. Никакой более подробной информации пока нет. По-моему, ещеоперация не закончилась.

— Допросить бы ее по горячим следам, — мечтательно сказалполковник, как будто собирался пригласить пострадавшую на свидание, — может,она и видела чего. Кстати, кто ей “Скорую” вызывал, установили?

— Никто не вызывал, — быстро проинформировал Дятлов, — ееэтот самый Потапов на своей машине в Склиф отвез.

— Надо же!.. — искренне удивился полковник. — И не побоялся,что весь салон кровищей изгадит!.. Молодец.

Они вовсе не были беспредельно циничны. Просто у них работатакая. Дерьмо, а не работа.

— Ладно, приступаем, — приказал полковник неожиданносердито, — через пятнадцать минут генерал явится, а мы даже место происшествияне осмотрели! Все по местам, ну!.. В учительской как будто какие-то свидетелисидят. Действуй, Игорь Владимирович, и я потом подключусь. — Впервые полковникназвал Никоненко на “ты”. — Дятлов, Морозов, за вами ствол, может, он его ивправду в кусты кинул, и место происшествия. И чтоб все углы обнюхать — на тотслучай, если он в школу не заходил, а на улице караулил.

— Да в такой темноте… — начал было Морозов, но поймалполковничий взгляд и быстро закрыл рот.

— И в темпе! — добавил полковник резко, — чтобы успели дофедералов! А то они нам ничего не оставят. Это, надеюсь, все понимают?

Все это понимали.

Понесло Потапова, черт бы его побрал, на школьную вечеринку!Вот и расхлебывай теперь! И еще неизвестно, расхлебаешь или нет…

По пологой каменной лестничке с липкими от дешевой краски имножества рук голубыми перильцами Игорь Никоненко поднялся на второй этаж, вактовый зал, где и происходила эта злосчастная “встреча друзей”. Там все былоброшено так, как будто в середине торжественной части неожиданно объявиливоздушную тревогу. Стулья были сдвинуты к стенам, так что некогда ровные рядыих казались развороченными экскаватором. Какие-то бумажки валялись на полу,синий — “дневной” — свет ртутным отблеском лежал на графине со снятой пробкой,на канцелярских столах “президиума”, на шаткой стойке с торчащей микрофоннойголовой, на желтом фанерном ящичке, примостившемся у края сцены.

Ящичек Никоненко заинтересовал, и, пробираясь междустульями, он двинулся к сцене, хоть и видел краем глаза, что из приоткрытойдвери — надо полагать, в учительскую — кто-то наблюдает за ним с истовым ижадным любопытством.

Потерпите, решил про себя Никоненко. Ничего с вами не будет.

К яшичку был прикноплен лист бумаги, на котором он прочелнапечатанные на компьютере поэтические строки:

В этот радостный вечер,

Когда мы празднуем встречу,

Хотим назад оглянуться

И к детству вновь прикоснуться!

Дальше было написано помельче и в прозе: “Напиши запискутому, кто нравится, и брось в ящик. Не забудь фамилию и имя. Запискаобязательно дойдет до адресата!”

В ящичке была прорезь на манер урны для голосования. Игорьприподнял ящик и потряс. Совершенно неожиданно оказалось, что записок там полно— бумага шуршала весьма многозначительно. Интересно, он как-то открывается илипридется ломать?

Он сунул ящик под мышку и, не оборачиваясь, громко спросил: