– Ужасно. Как будто тебе на двадцать лет больше и тыдолго и тяжело болела. Этого невозможно не заметить.

– Плохо… Я что-нибудь придумаю… – пробормоталаЛюба, судорожно оглядываясь в поисках зеркала.

Бегорский досадливо поморщился, схватил ее за руку и усадилна диван.

– Любаша, ты думаешь не в том направлении. Всеинтеллектуальные силы сейчас нужны тебе для разговора с похитителями, а тысобираешься тратить их на то, чтобы придумать какое-нибудь вранье для своейдочери. Это неправильно.

– А как правильно? – беспомощно спросила она.

– Сказать ей правду, это легче и проще.

– Но…

– Никаких «но», – строго сказал Андрей. –Леля – взрослый человек, ей двадцатый год пошел, а вы носитесь с ней, как смладенцем. Как она дальше-то жить будет?

– Андрюша, – простонала Люба, – давай несейчас, а? У меня в голове только Коля.

– Нет, – жестко произнес Бегорский, – именносейчас. Во сколько Леля встает?

– В семь.

Он посмотрел на часы.

– Значит, через двадцать минут. Иди в ванную, встаньпод горячий душ и прогрейся как следует, потом облейся ледяной водой. КогдаЛеля появится, я сам с ней поговорю.

– Не надо, Андрюша, – пыталась протестоватьЛюба. – Ну пожалей ты девочку, она не справится с такими известиями, она сума сойдет от ужаса.

– Ничего, – усмехнулся Бегорский. – Каксойдет, так и вернется. Любка, как же ты не понимаешь, ее детство под крылом умамы с папой закончилось, ей предстоит самостоятельная жизнь, а как она станетк ней адаптироваться, если ничего не умеет и не может ни с чем справлятьсясамостоятельно? Ведь жизнь-то дальше будет только труднее, а не легче. Всё, нехочу ничего слушать, отправляйся в ванную и возвращайся другим человеком. Тымне нужна собранная, сосредоточенная, спокойная и красивая. Причешись и сделайчто-нибудь с лицом, ну, что вы, женщины, там обычно делаете. Краскукакую-нибудь нанеси, не знаю, я в ваших тонкостях не разбираюсь.

Люба почувствовала, что сил сопротивляться у нее неосталось, и покорно поднялась. В ванной она внимательно рассмотрела себя в зеркалеи ужаснулась. На голове появилось несколько новых седых прядей, которые вбеспорядке спадали на лоб, глаза запали, под ними мрачно светились серо-голубыесиняки, губы как будто стали тоньше и суше и покрылись беловатым налетом.Андрей прав, в таком виде нельзя показываться дочери и уверять ее, что все впорядке.

Она встала под горячие струи и закрыла глаза. Коля, сыночек…Что же ты натворил, почему допустил, чтобы твоя жизнь превратилась в кошмар?Ведь понятно, что выкрали тебя те люди, которым ты должен деньги, никомудругому похищать тебя и в голову не пришло бы, мы с отцом – не бизнесмены,доходов у нас никаких особенных нет, что с нас взять? Ты запутался со своимидолгами и сказал кредиторам, что у твоих родителей есть друзья, у которых можноодолжить деньги. Дальнейшее понятно без слов. Твои так называемые серьезныелюди, у которых ты взял в долг, чтобы купить вагон масла, решили таким нехитрымспособом заставить твоих родителей достать деньги, раз уж у тебя самого неполучается уговорить нас обратиться к нашим друзьям. Хочу надеяться, что тебятам не бьют и не морят голодом, хотя как знать… Ах, Коля, Коленька! Твоикредиторы все правильно рассчитали, отца сейчас нет в стране, а я люблю тебятак сильно, что сломя голову кинусь в любую авантюру, пойду на все, чтобы тебяспасти. Деточка моя, мальчик мой, сыночек… Взрослый циничный наглый мужчина,которого я никак не могу перестать считать своим маленьким, своим родным, своимзолотым сокровищем. И в который раз повторю себе: будь проклято лукавое материнскоесердце, которое не может, просто не умеет перестать любить своего ребенка,каким бы ужасным, каким бы плохим человеком этот ребенок ни был. Ты можешьоказаться даже настолько плохим, что сам подал идею похитить тебя. И сейчас тысидишь вместе со своими кредиторами в теплой комнате, закусываешь, пьешь водкуи с гадкой ухмылкой на лице ждешь, когда я принесу деньги, чтобы отдать твоидолги. Ты считаешь себя таким умным, таким ловким, ты так здорово придумал, какрассчитаться с долгом, как заставить меня обратиться с Андрюше или к Аэлле, тыуверен, что я никогда ни о чем не догадаюсь и отец тоже не догадается. Тебедаже в голову не приходит, как хорошо мы тебя знаем. Еще в раннем детстве тыпоступал точно так же: когда тебе отказывали, ты не просил повторно, ты уходили делал вид, что смирился с отказом, а потом лаской и лестью добивался того,что тебе все подносили на блюдечке с голубой каемочкой, все разрешали, всепредлагали сами. Неужели и теперь ты поступил точно так же? Боже мой, какойстыд, какая гадость! Я-то ладно, я перетерплю, и не такое от тебя терпела, авот как отец на это отреагирует, если догадается? А Андрей? Он добровольно ипрактически безвозмездно отдает такие огромные деньги, чтобы тебя спасти, онуверен, что делает благое дело, что в противном случае тебя могут покалечитьили даже убить, и ему даже невдомек, что ничего такого страшного с тобой непроисходит, что ты сыт, пьян и вполне доволен жизнью.

А если я все-таки ошибаюсь? Если все не так, и тебядействительно держат в руках настоящие похитители, отморозки, как их назвалАндрей, и они тебя мучают, пытают, издеваются над тобой. Или уже сделали самоеужасное… Нет, невыносимо об этом думать. Конечно, хочется, чтобы ты не оказалсямерзавцем, но еще больше хочется, чтобы ты оказался в безопасности. Пусть лучшеты будешь абсолютным подонком и лжецом, но останешься жив и невредим. Или нелучше? Ой, господи, какие страшные мысли приходят в голову… А если поверить вто, что ты сам в этом замешан, и не дать денег, то что будет дальше? Деньги-токредиторам нужны, долг надо возвращать, и тогда они рассердятся и начнутудерживать тебя уже по-настоящему, будут бить, отрезать пальцы и запугиватьнас, пока мы не заплатим. Нет, как ни крути – все равно выходит, что придетсяплатить. Платить чужими деньгами и потом много лет жить в долговой кабале,потому что невозможно взять у Андрея деньги просто так, без возврата, хоть он исам говорит, что, мол, отдадите, когда сможете и если сможете, но надопостараться смочь, и как можно быстрее. А откуда взять такую сумму? Машина ужесовсем старая, ей тринадцать лет, она вся сыплется, требует бесконечныхремонтов, ее даже за двести долларов не продашь. Отдавать, выкраивая иззарплаты? Никакой жизни на это не хватит, ты ведь, сыночек, не знаешь, что мыеще и Лизу с детьми содержим и от наших с папой зарплат мало что остается послетого, как мы всех накормим и сделаем все необходимые траты. Ах, Николаша, чтоже ты творишь!

Люба не заметила, что говорит шепотом, а вовсе не мысленно.Как ни странно, от этих тихих, наполненных отчаянием и болью, но произнесенныхвслух слов ей стало легче и даже как-то спокойнее. Сидя в комнате наедине сАндреем, она испытывала только животный страх за своего детеныша и не всостоянии была даже про себя произнести эти ужасные слова, не говоря уж о том,чтобы озвучить свои подозрения Бегорскому. Ей было стыдно перед Андреем, стыдноза то, что у нее такой сын, и стыдно оттого, что она не может перестать еголюбить, жалеть и беспокоиться о нем. Зато сейчас она все проговорила, и вголове прояснилось. Она почувствовала, что сможет спокойно, ничего не напутав ине испортив, провести переговоры с похитителями. Андрей был прав, горячий душ ив самом деле помог.