– Не знаю, – вздохнула Люба, – кажется, оночень напуган. Голосок такой тихий и слабенький… Я никогда у него такого голосане слышала. Ты же знаешь, Коля всегда такой самоуверенный, непробиваемый… Ой,Андрюша… – она покачала головой. – Слава богу, он жив. Даже если еготам избили, это уже не так страшно, это не в первый раз, я его подниму на ноги,выхожу, я привыкла. Или в больницу положу, если надо, такой опыт тоже есть.

Андрей отстранился и внимательно посмотрел на нее.

– Ты никогда не рассказывала, – медленно произнесон. – Почему?

– А что рассказывать? – в отчаянии выдохнулаЛюба. – Чем гордиться? Мы с Родиком от всех скрываем Колькины похождения,нам стыдно, что мы вырастили такого сына. – Она понизила голос и почтишепотом произнесла: – Мы даже от Лельки стараемся это скрыть. Он играет наденьги, пьет, гуляет, ввязывается в сомнительные авантюры, он постоянно кому-тодолжен, он постоянно кого-то обманывает, его подстерегают и бьют, он воруетдома деньги и ценности, чтобы расплатиться, он занят каким-то бизнесом, закоторый его могут в любой момент посадить, потому что там бесконечные финансовыеи налоговые нарушения. Андрюша, мы с Родиком живем, как на пороховой бочке, мыне ложимся спать, пока Колька не вернется домой или хотя бы не позвонит и нескажет, что с ним все в порядке, мы каждый день ждем беды… О чем тутрассказывать? Не дай бог, папа узнает, у него и так высокое давление, и вообщеон уже старенький, ему нельзя волноваться. Знаешь, папа очень ослабел послепутча и смерти Григория, все это его совершенно подломило, он стал таким вялым,равнодушным, иногда плачет. Ты можешь себе представить моего папу плачущим?

– Нет, – очень серьезно ответил Бегорский. –Это невозможно представить. Я, конечно, мало его видел, всего несколько раз, нопо твоим и Родькиным рассказам очень хорошо представляю Николая Дмитриевича. Онвсегда был таким сильным, несгибаемым, мужественным.

– Вот именно, – кивнула Люба. – И у негоостались эти самые несгибаемые представления о том, какой должна быть нашасемья, какими должны быть мы с Родиком и наши дети. И если мы окажемся нетакими, как он думает, он этого не перенесет. Так что от папы мы вынужденыскрывать не только Лизу и ее детей, но и проблемы с Колей.

Из своей комнаты появилась Леля и вопросительно посмотрелана мать.

– Ну что? Они же позвонили, я слышала. Почему ты ничегоне говоришь?

Люба объяснила, что ей удалось поговорить с Николаем, ноусловия обмена похитители пока не оглашали, придется еще немного подождать.Леля отправилась на кухню варить кофе, а Люба с Андреем остались возлетелефонного аппарата. Ожидание затягивалось и стало уже невыносимым, и Любаположила руку на трубку, ей казалось, что так она будет чувствовать себя ближек сыну.

Наконец они позвонили и торопливо изложили процедуру обмена,которая оказалась довольно незамысловатой: деньги следовало положить вопределенную ячейку на Павелецком вокзале и закрыть ее на определенный шифр,после чего ехать на другой конец Москвы, на Ясный проезд, и там ждать у доманомер десять.

– Я поеду с вами, – тут же заявила Леля.

– Ни в коем случае – отрезал Андрей. – Тыостанешься дома.

– Но я хочу увидеть Колю! И вообще, я хочу знать, чтопроисходит! Вы уедете, а я буду тут сидеть, как кукла, волноваться и не знать,как все проходит, где вы, что с вами и с Колей. Вдруг что-нибудь пойдет не так,а у вас даже не будет возможности позвонить мне, и я тут буду с ума сходить.Нет, нет и нет, я еду с вами.

– Нет, нет и нет, – повторил следом за нейБегорский, – ты остаешься дома, и это не обсуждается.

– Но почему?

– Потому что я так сказал. Я знаю, как лучше для всех,в том числе и для Коли.

Леля плотнее закуталась в шаль, опустила голову и тихонькозаплакала, но на Андрея это не произвело ни малейшего впечатления. Любакинулась было утешать и успокаивать дочь, однако Бегорский решительно взял ееза плечо.

– Любаша, не отвлекайся от главного. Одевайся и поедем.

– Но Леля…

– Ничего с ней не случится. Поплачет и перестанет.

После третьего звонка похитителей Люба снова началанервничать и плохо понимала, что происходит. Андрей вывел ее из дома, усадил всвою машину, повез на вокзал, но ничего этого она как будто и не заметила,очнулась только тогда, когда машина остановилась и Андрей сунул в ее сумочкутолстую пачку долларов.

– Номер ячейки помнишь?

– Да, – рассеянно кивнула она.

– И шифр?

– Помню.

– Точно? Ничего не перепутаешь? Я же велел тебе сразувсе записать. Ты записала?

– Нет, я так запомнила.

– Люба, ну куда это годится! – рассердилсяон. – Я тебе русским языком сказал: сразу все запиши и возьми бумажку ссобой. Почему ты не сделала, как я велел?

– Андрюша, – к Любе понемногу стало возвращатьсясамообладание, – я никогда не путаю цифры и не забываю их. Для меня цифры– как для тебя слова. Или как запись ходов в шахматной партии. Не волнуйся, явсе сделаю как надо. Ты со мной пойдешь?

– Нельзя, Любаша. Если они за тобой наблюдают, то могутподумать, что я из милиции. Не надо их провоцировать. Будем делать так, как онивелят, чтобы все это поскорее закончилось и Кольку вернули.

Люба вышла из машины, сделала несколько шагов в сторонуздания вокзала, но внезапно вернулась, открыла дверцу и заглянула внутрь.

– Андрюша…

– Да? Что-то забыла?

– Нет, я хотела сказать… А если Колю не вернут?

– Почему не вернут? – вздернул бровиАндрей. – Мы делаем все, как они сказали, мы не обратились в милицию, мысобрали деньги и беспрекословно выполняем все их требования. Почему они невернут Колю?

– Ну, я не знаю. Может быть, они захотят еще денег.Ведь говорят же, что шантажистам нельзя платить, иначе этому не будет конца.

– Насчет шантажистов – согласен, а насчет похитителей –нет. Это совсем другое. Им всегда платят, и не только обычные люди, но и целыегосударства. Иди, Любаша, и не думай ни о чем плохом.

Та зима была очень снежной, припарковаться рядом с вокзаломоказалось трудно: машин много, а половина парковочных мест занята снежнымикучами. Люба шла к зданию, не глядя под ноги, несколько раз споткнулась и чутьне рухнула в снег, но удержалась на ногах. Она старалась идти быстро, ейказалось, что каждый сделанный шаг приближает ее к сыну, к тому моменту, когдаон окажется рядом с ней, целый и невредимый, но ноги вязли в глубоком снегу,который нападал за ночь и который снегоуборочные машины еще не успели сгрести.Мимо шли люди, озабоченно спешащие на поезда или выходящие из здания срадостными лицами и букетами цветов, и Люба подумала, что отдала бы все на свете,чтобы оказаться на их месте, чтобы ее встречали с цветами, чтобы ее главнойзаботой было не опоздать на поезд. «Они даже не понимают, какие онисчастливые! – мелькнуло в голове. – Как это хорошо, когда у тебя непохищают ребенка и тебе не нужно его спасать».