— У неё сильное истощение. Доктор сказал, чтобы она лежала.

Хозяйка, глядя, как в её доме произошла нечаянная встреча, опять перекрестилась и с горечью тихо забурчала себе под нос:

— Жисть не бывает без страданий, а страдания переходят в благость.

Даша, поддерживая девочку, стала укладывать её на койку. Не в силах сопротивляться, она послушно подчинилась.

Открылась скрипучая дверь, и в избу вместе с зимней стужей вошел Сегель. Он был в телогрейке в ушанке, заросшее лицо его было усталым.

Юра сразу бросился к доктору.

— Иван Николаевич, здравствуйте! У нас к вам есть поручение от Бортича.

— От Бортича? — раздеваясь, он приготовился с большим вниманием слушать. — Ну, что там?

Юра второпях рассказал о полученной радиограмме из Центра, о эвакуации детей на Большую землю, что самолёт прилетит сегодня ночью. Всем надо быть готовым.

Сегель с красными от бессонницы глазами спокойно выслушал рассказ Юры. Он понимал, что на его плечи в эту безумную войну выпала большая ответственность за жизнь детей. Он мотался по деревне от дома к дому, от одного больного ребёнка к другому. Как помочь? Как лечить? Без обыкновенного медицинского обеспечения, необходимых лекарств помочь больным и слабым детям было трудно. Этот вопрос сильно беспокоил его. А сейчас лихорадочная напряженность возникла с новым известием. Многих детей придётся доставлять к самолёту на руках. Но спасать надо всех.

На его скулах появились бугристые желваки, но он ровно и твёрдо сказал:

— У нас в деревне детдомовских детей больше сотни, но в первую очередь надо отправить больных ребят.

— Анечку надо отправить, она очень слабая, — набравшись смелости, настойчиво сказала Даша.

— Даша, — не удержался доктор, — это хорошо, что ты чужую боль воспринимаешь, как свою…

— Значит, она будет хорошим врачом? — с ходу продолжил Юра. У него было открытое лицо и внимательный взгляд. Он достал эти незатейливые слова из глубины своего сердца.

Нежный румянец появился на Дашиных щеках. Смутившись от Юриных слов, она села на лавку рядом с бабой Агафьей.

— Вижу, нравишься ты ему, — шепнула она на ухо Даше.

Даша покраснела ещё больше.

— И он тебе нравится, вижу… Старая я, всё вижу… Ну, тогда Господь вам в помощь, — баба Агафья промокнула глаза, натруженной рукой привычно и незаметно перекрестилась. — Счастья у нас так мало.

Сегель заметил, что в голосе Юры была трогательная теплота. А виновницей этому была Даша. Понимающая улыбка появилась на его лице, и ему подумалось: «Жажда жизни сильнее смерти». Он был благодарен за чувства юноши, которые придают смысл человеческому существованию, несмотря на беду и боль.

— Так и сделаем, — коротко сказал он. — Девочка действительно очень слабая. Отправим её обязательно.

Даша, удовлетворённая ответом, взяла со стола кружку с отваром и пошла к Ане за занавеску.

— Юра, как нога, не беспокоит? — неожиданно спросил доктор.

— Не-ет! Нормально, — он даже присел, чтобы доктор оценил, будто находится перед медкомиссией в училище.

— Это твоё счастье, что так обошлось, а могло быть значительно хуже.

Юра замялся и без всякого заискивания, преодолевая внутреннюю неловкость, спросил.

— Иван Николаевич, а что такое счастье?

Вопрос застал доктора врасплох, но ответить надо было, ведь у Юры такой возраст, когда человек находится в поисках своего счастья. А это мучительная и ответственная пора в жизни.

— Вот так штука, — протянул Сегель, услышав такой неожиданный и, казалось, неуместный вопрос. Даже Даша вышла из-за занавески, словно ей тоже был интересен ответ.

А Юрка Лагутин, оказывается, не о войне думал, а о своей давней тайной мечте, которая теребила его душу, его разум и звала в голубое небо. Эта мечта — стать лётчиком — не уходила из его сознания. Ну и, конечно, чтобы на земле, под крылом самолёта, его ждала она. Может, это и есть счастье? Но он сильно сомневался, поэтому и обратился к доктору, которому доверял.

— Счастье? — Иван Николаевич помедлил немного, словно желая понять искреннее проявление человеческого счастья. Но в памяти яркой вспышкой пронеслось далёкое прошлое — волшебное время, когда он у роддома из рук счастливой жены осторожно взял и прижал к себе дорогого и курносого первенца… Теперь его счастье осталось на захваченной фашистами территории.

— Оно… оно, — повторил доктор, — я думаю, оно у каждого своё. Но у каждого оно должно быть, потому что счастье — это любовь.

Он сказал это с напором так, чтобы Юра запомнил, затем усмехнулся и добавил:

— Ты лучше у бабы Агафьи спроси, у неё жизнь долгая, наверное, она про это лучше знает.

Хозяйка с укоризненным лицом зашевелилась на лавке, искоса глянула на доктора и, скрестив руки на сухой груди нехотя произнесла:

— Про счастье я не помню, а вот горе всю жисть за мной ходит, — буркнула она себе под нос. — Вот ныне война пришла… Не ждали её, — она поджала морщинистые губы.

Неожиданно в хату как ураган влетел Ваня, порывисто дыша, торопливо заикаясь, сообщил:

— Юрка! Там вас сани ждут у колодца, ездовой сердится.

— А-а… — спохватился Юра. — Сейчас едем, — он подошел к койке, где лежала Аня и, придавая голосу строгость, при этом широко улыбаясь, шутливо сказал: — Обязательно пей то, что дают, тогда быстро пойдёшь на поправку, поверь мне.

Аня, молча соглашаясь, напряженно прикрыла глаза — говорить ей было трудно. Андрей, отложив автомат, крепко обнял исхудавшее тело сестры и на ушко тихонько горячо зашептал:

— Скоро, наверное, кончится война. А после войны мы с тобой будем искать маму и папу. Найдём их обязательно, — без сомнения ободряюще сказал он. — Ты только скорее поправляйся, — ему хотелось вселить в её сознание уверенность в лучшую будущую жизнь.

Это настроение передалось Ане, глаза её засияли надеждой. Она не разучилась доверять брату.

Андрей глядел в лицо родной обескровленной сестрёнки, и на сердце у него легла какая-то тяжесть, которая никогда и никуда не уйдёт. Он будет помнить её всю жизнь.

Даша встретилась глазами с Юрой, и его незаметный для других кивок головой, предназначенный ей, означал: «До скрой встречи». До её сердца