Трое мужчин весьма спортивного вида переглянулись и шагнулив спальню. Филя остался на лестнице. Мы затаили дыхание. Из-за двери несся визги какое-то щелканье.

– Фредди, любовь моя, – завопила Алиска и распахнула дверь.

Взору предстала изумительная картина. Посередине комнаты налюстре качалась кривляющаяся обезьяна.

– Фредди, иди к мамочке, – взывала балерина.

Мартышка отцепилась и побежала на зов.

– Маленький мой, солнышко, испугался, – присюсюкивала Алиса,– в чужую комнату попал. Ах, шалунишка, кушать, наверно, хочешь…

Противная обезьяна обхватила хозяйку за шею и склонилаголову к ней на плечо.

– Пойдем, мой славный, мама сейчас покормит Фреддичку, –ворковала подруга. Потом она повернулась ко мне и с чувством произнесла: –Только такая придурочная, как ты, могла перепутать Фреддиньку с каким-тонегром! Он терпеть не может запаха апельсинов. Наверное, унюхал из твоейспальни аромат кожуры и обозлился. Так что запомни: никаких цитрусовых, лимонему тоже не по вкусу. Ладно, пошли пить чай.

И она ураганом полетела вниз. Мартышка, повизгивая, кинуласьза ней. У подножия лестницы безмятежно лежал ротвейлер. Он, как обычно, непредполагал ничего плохого, потому нападение Фредди для Снапа оказалось полнойнеожиданностью. Мартышка ухватила с журнального столика «ТВ-парк», абсолютнопо-человечески скрутила его в трубочку и изо всей силы врезала псу по голове.Несчастный ротвейлер подскочил и заскулил.

– Слушай, – начала я злиться, – уйми своего бандита.

– Ничего, ничего, – заметила Алиска, – Фредди терпеть неможет мух и всегда их бьет, вот только плохо разбирается и лупит что по столу,что по лбу с одинаковой силой. Умница, Фреддинька, убил противное насекомое…

Обезьяна радостно скалилась, размахивая журналом. Снап отгреха подальше забился под лестницу. Впрочем, остальные собаки тоже куда-топропали. Да и детей не видно, в доме гуляет лишь Алиска с приятелями. Выслушавее настойчивые приглашения принять участие в вечеринке, я пошла искать Ирку.

Домработница нашлась в кладовке.

– Вот уж странно, так странно, – бормотала она, разглядываяпустую бутылку.

– Что стряслось?

– Купила на днях трехлитровую емкость «Аякса» для протиркистекол, а сегодня она пустая, глядите!

И она потрясла перед моим носом остатками голубой жидкости.Я принюхалась. Так вот чем брызгал Филя, когда вчера отгонял злых духов! То-тозапах показался удивительно знакомым.

– Очень странно, – продолжала недоумевать Ира, – может,закрутила неплотно, а она испарилась?

Я усмехнулась и, попросив ее навести в спальне порядок, стяжелым сердцем отправилась в гостиную веселиться.

Утро началось в восемь часов.

– Сколько можно тебе повторять, оловянная твоя голова, –вопил женский голос, – чай должен быть горячим, а сливочное масло холодным, ноне наоборот!

В ответ донеслись невнятные оправдания.

– Уволю, – бушевала Алиска, – выгоню на мороз босиком! Унесипойло на кухню и подай горячий!

Послышались сдавленные рыдания. Я вылезла из тепленькойуютной постели и спустилась в гостиную.

У стола в зеленом пеньюаре с перьями восседала Алиса. Привиде меня она заулыбалась.

– Очень вовремя, сейчас кофе будет.

В ту же секунду Ира втащила поднос. Я поглядела на еекрасный распухший нос и твердо сказала:

– Не смей ругать Ирину и грозить ей увольнением.

Домработница поглядела на меня с благодарностью.

– Ха, – вскинулась Алиска, – да у тебя в доме делается всекое-как, твердая рука нужна!

– Это мой дом, – отрезала я.

Ирка предпочла испариться. Алискино личико скукожилось.Театральным жестом она схватилась за виски и запричитала:

– Вот она, тяжелая судьба несчастной женщины без кола идвора, все, кому не лень, обидеть норовят.

– Хватит ерничать, – обозлилась я вконец.

– Ах, – заныла Алиса, укладываясь на диван, – мне плохо.Кстати, сегодня танцую в «Лебедином», а в день спектакля меня нельзя волновать.Ты же довела до слез. Руки трясутся, ноги дрожат, просто ужас! До чего тяжелобыть творческой личностью, любая несправедливость ранит. О, моя голова… мигреньначинается, о, как я страдаю!

– Ну извини, – пробормотала я, – не хотела.

– Ладно, – поймала меня на слове Алиса, моментальновскакивая со смертного одра, – значит, ты согласна, чтобы я навела в домепорядок?

– Зачем? У нас и так хорошо.

– Не нервируй меня перед спектаклем, – пошла в атакубалерина, – вот станцую плохо, виновата будешь ты!

На мой взгляд, хорошо она никогда не выступала, но неговорить же ей это! Пожалуй, лучше всего уехать сейчас по делам и оставитьАлису в одиночестве.

В медицинском институте приветливая девочка, пощелкавкомпьютером, моментально сообщила:

– Да, были такие студентки – Шабанова, Мостовая и Рыклина.

– Адреса есть?

– Шабанова проживала в общежитии, – сказала девочка, – а вотдве другие, надо же, в одном доме на Кутузовском проспекте, только в разныхквартирах.

Получив нужные координаты, я пошла к выходу.

– Зачем вам их местожительство? – спохватилась секретарша.

Но я уже скрылась за дверью. Конечно, прошло время, и онимогли отсюда уехать, но вдруг мне повезет.

Сначала позвонила Рыклиной. Из-за железной двери раздалосьдребезжащее:

– Кто там?

– Откройте, милиция.

Створка незамедлительно распахнулась. На пороге стоялаполная, неаккуратно причесанная женщина. Пряди волос топорщатся в разныестороны, замызганный темно-красный байковый халат, теплые носки и абсолютнобезумный взгляд.

– Пришла, – обрадовалась тетка и, повернувшись в глубькоридора, крикнула: – Саша, скорее сюда, Тамарочка вернулась!

На зов быстрым шагом вышел мужчина. По-видимому, отставнойвоенный, спина прямая, движения четкие.