немногословность не похожа на вас, — продолжала Сесили. — Скажите, зачем вы сюда спустились? Зачем все это мне принесли? — Она смотрела на него в упор своими зелеными глазами.

Ему стало не по себе. Как объясниться? Она — узница его друга, и она действительно совершила преступление… И все же ему хотелось ее защитить. Локлан ненадолго задумался.

— Я не говорю, что одобряю ваш поступок, — медленно проговорил он, — но мне кажется, что я причастен к… тому положению, в каком вы очутились. Я рассказал Саймону, как вытащил вас из реки, и он понял, что вы пришли из замка. Вот почему, когда родился ребенок, он со своими людьми поскакал к воротам и караулил там. Он послал меня в замок, чтобы я выяснил, что здесь происходит. — Локлан бросил на пол узел с одеждой, сверху положил узелок с едой, достал из поясного кисета огарок свечи, кресало и кремень.

— Вам кажется… что вы причастны? — Сесили смерила его недоверчивым взглядом. — Да вам-то что за дело до того, что здесь происходит?

Действительно, что ему за дело? Он уже давно не испытывал никаких чувств; после того, что случилось в далеком прошлом, сердце словно окаменело или превратилось в глыбу льда. Вот почему сейчас он не понимал, почему ему так хочется ее защитить, позаботиться о ее безопасности, невзирая на все, что она сделала. Прав ли Саймон? Неужели он так размяк из-за девицы?

Молчание затянулось. Стянув руками завязки бархатного плаща, Сесили вздрогнула. Почему он не отвечает?

Она откашлялась.

— Вы правы, отчасти вы в ответе за то, что со мной случилось. Но лорд Саймон так или иначе ворвался бы в замок, с вами или без вас… и кто может поручиться, что Изабелла не вбежала бы в комнату, когда я лежала в постели на ее месте? Если помните… вы пока не собирались ничего рассказывать лорду Саймону. — В груди затеплилась надежда. Неужели Локлан сумеет ей помочь?

Он кивнул:

— Да, если я верно помню, я действительно решил пока молчать… после того, как вы предложили мне свое тело. — Он криво улыбнулся.

— Я находилась в отчаянном положении. — Сесили скрестила руки на животе. — У меня не оставалось другого выхода.

Локлан расхохотался — громко, от души. От его искреннего смеха в сырой темнице как будто стало светлее.

— Да уж, наверное… Иначе вряд ли вы захотели бы лечь с таким, как я. — Опустившись на колени, он положил на каменный пол кучку сухого мха. Чиркнул кресалом по кремню. Полетели искры, мох занялся, загорелось пламя. Он коснулся фитилем свечи огня, и свеча загорелась.

Сесили смотрела на его тонкую шерстяную накидку, туго обтянувшую широкие плечи, на его сильные пальцы. «Захотела бы… — подумала она. — Я захотела бы лечь с тобой». Она покраснела от стыда и унижения и отвернулась.

— Я… заботилась о будущем моих близких, — дрожащим голосом ответила она. — Иначе мы остались бы без крова. Лорд Саймон постоянно писал прошения королю, и однажды король прислушался бы к нему и потребовал, чтобы поместье передали брату покойного владельца. Я не первая вдова, с которой такое происходит.

— Должен заметить, близкие не слишком высоко оценили ваши усилия. — Локлан посмотрел на нее голубыми глазами. — Ваша мать почти не смотрела на вас. А когда смотрела, то с такой ненавистью! Зачем вы согласились на этот фарс, раз получили лишь такую благодарность?

Как могла она объяснить? Неужели можно объяснить, что творится в ее душе? Да, ей хотелось, чтобы мать снова полюбила ее, простила за то, что много лет назад случилось с Реймондом! Объяснение звучало крайне нелепо. Сесили вздохнула. Что толку жалеть себя! Она беспокойно теребила ворот плаща.

— У нас с матерью… непростые отношения. Я поступила так, потому что хотела, чтобы она изменила свое отношение ко мне. Чтобы потеплела. — Сесили уныло вздохнула. — Как видите, ничего не получилось.

— За что она так вас ненавидит? — Приподняв свечу, Локлан капнул на пол расплавленным воском и поставил огарок в лужицу. В темноте возник слабый кружок света; язычок пламени опасно покачивался на ветру — в темнице гуляли сквозняки. Толстые замшелые камни сочились влагой.

— Из-за того, что произошло очень давно. — Сесили сжала губы, не в силах продолжать. При слабом свете он видел контуры ее фигуры. Длинные ресницы отбрасывали тени на скулах. Если она расскажет ему, она непременно расплачется, а ей не хотелось выставлять себя такой беззащитной. Кроме того, ее спасителя, воина с пламенной рыжей шевелюрой, который так неожиданно ворвался в ее жизнь, нисколько не интересуют ее горести. Сесили ломала голову, думая, как бы сменить тему, и ее взгляд упал на узлы, которые он принес с собой. — Вы принесли еду?

— Значит, пойти на обман вас заставила мать? — Локлан развязал верхний узелок, проворно отогнул углы, и Сесили вдохнула манящие запахи хлеба и сыра. У нее забурчало в животе.

— Нет! Она, конечно, убеждала меня, но в конце концов я согласилась по доброй воле. Думала, что нам все сойдет с рук. Да, мы сильно рисковали. Но признайтесь, разве вы на нашем месте не поступили бы так же? Вы пошли бы на что угодно, чтобы помочь своим близким, ведь так?

Ее слова больно задели его. У него закружилась голова. Ему хотелось накричать на нее. Нет, я ничего не сделал для того, чтобы помочь моим близким. Я стоял на холме, как последний трус, и дрожал всем телом! Локлан отвел взгляд, его глаза превратились в темные озера отчаяния. Необходимо как можно скорее взять себя в руки. Прогнать воспоминания о том страшном дне: клубы черного дыма, боевые крики мужчин из клана Макдональд, которые подожгли его дом…

Он мог бы закричать, предупредить своих, но в тот день он ничего не сделал для своих близких, совсем ничего. А потом было уже поздно.

— Ведь так? — не сдавалась Сесили.

Локлан откинул голову назад, как будто она его ударила. Она заметила, как он напрягся, увидела, что его взгляд вдруг сделался ледяным. Посмотрев на его руки, она увидела, как он ломает булочку на мелкие кусочки и растирает их в крошку. Боже, что такое она сказала?

— Простите, — пробормотала она, — наверное, вы… — она не договорила. — Наверное, я сказала что-то не то. — Задумавшись, она приложила ладонь ко лбу, гадая, что же она сказала.

— У меня есть близкие, — холодно ответил Локлан, подумав о дяде Данкане, который приехал с юга, забрал его к себе и вырастил, как родного сына. Он многим ему обязан.

Сесили увидела в его глазах боль и досаду. Почувствовала, что он