Мальчишки, толкаясь, влезли в лодку.

– Ш-ш-шш! – раздался шепот из пустого капюшона.

Фигура повторила свой жест, и они поплыли, от легкого толчкаветра, по черному зеркалу вод, под ночным небом, где горели мириады никогда невиданных звезд.

Далеко, на том темном острове, тренькнула гитара.

Одинокий огонек свечи загорелся на кладбище. Кто-то где-тодунул в горлышко флейты, и она издала певучий звук.

Вторая свечка замерцала среди надгробий.

Кто-то пропел одно слово из песни. Третья свечказатеплилась, зажженная вспыхнувшей спичкой.

И чем быстрее плыла лодка, тем больше гитарных аккордовзвучало в ночи, тем больше свечей загоралось среди памятников на каменистыхсклонах. Засветились дюжина, сотня, тысяча огоньков, пока не стало казаться,что это – звездное скопление, громадная туманность Андромеды упала с небес илегла россыпью огней в самой середине Мексики незадолго до полуночи.

Лодка толкнулась в берег. Ребята от неожиданности попадали сног. Они вскочили как встрепанные, но Смерч уже исчез. Только сброшенный саванлежал, пустой, на дне лодки.

Гитара звала их. Голос пел для них.

Дорога, похожая на реку, – белые камни, белая галька – велачерез город, похожий на кладбище, к кладбищу, похожему на город!

Потому что город обезлюдел.

Мальчишки подошли к невысокой ограде кладбища, к литымчугунным воротам, похожим на кружево. Они ухватились за чугунные завитки изаглянули внутрь.

– Ух ты! – Том был поражен. – В жизни такого не видывал!

Теперь они поняли, почему город обезлюдел. Потому что накладбище было людно. Перед каждой могилой склонила колени женщина с букетомазалий, гардений или бархатцев, ставя цветы в каменную нишу.

У каждой могилы стояла на коленях дочь, зажигавшая новуюсвечку или свечку, только что задутую ветром.

У каждой могилы стоял спокойный мальчик с блестящими каримиглазами, и в одной руке у него была крохотная похоронная процессия изпапье-маше, приклеенная к плоскому камешку, а в другой – череп из папье-маше, вкотором, как в погремушке, перекатывался рис или орехи.

– Смотрите! – шепнул Том.

Там были сотни могил. Сотни женщин. Сотни дочерей. Сотнисыновей. И сотни сотен, тысячи тысяч свечей. Все кладбище заполнили роиогоньков, как будто все светлячки на свете прослышали про Великое Собрание ислетелись, расселись, сверкая, на каменных надгробиях, освещая смуглые лица,темные глаза, черные как вороново крыло волосы.

– Ну и ну, – сказал Том себе под нос. – Дома мы никогда неходим на кладбище – разве только в День Поминовения, раз в году, да и то средьбела дня, при солнце, разве это удовольствие? А здесь – вот оно – красота!

– Красота! – шепотом прокричали все.

– В Мексике Канун Всех святых получше, чем у нас!

И правда: на каждой могилке стояли блюда с пряниками,выпеченными в виде священников, скелетов или призраков, а кто должен лакомитьсяими? живые? или души, которые возвратятся перед рассветом, голодные,неприкаянные? Никто не мог сказать.

И каждый мальчик там, в ограде кладбища, рядом с сестрой иматерью, положил на могилу миниатюрную похоронную процессию. И было видно, чтовнутри крохотного деревянного гробика лежит маленький леденцовый человечек, ивсе это стоит перед крохотным алтарем с крохотными свечечками. А вокруг гробикастоят мальчики-служки с головками из орехов, и на скорлупке нарисованы глазки.А перед алтарем стоит священник, голова у него из кукурузы, а туловище изкаштана. А на алтаре – фотография покойного, когда-то живого, а ныне – поминаемого.

– Куда лучше! Нет сравнения! – прошептал Ральф.

– Cuevos! – пропел голос вдалеке, на склоне холма.

На кладбище песню подхватили другие голоса.

Мужчины, жители этой деревни, стояли, прислонясь к стенам, унекоторых в руках были гитары, у других – бутылки.

– Cuevos de los Muertos… – пел далекий голос.

– Cuevos de los Muertos… – пели мужчины внутри ограды, втени кладбищенских стен.

– Черепа, – перевел Том. – Черепа мертвых.

– Черепа, сладкие сахарные черепа, сладкие, леденцовыечерепа, черепа умерших, – пел голос, все ближе и ближе.

И вниз с холма, бесшумно ступая в темноте, спустилсяТорговец Черепами с горбом на спине.

– Нет, это не горб, – сказал Том вполголоса.

– У него там полный мешок черепов! – вскрикнул Ральф.

– Сладкие черепа, сладкие, белые, хрустящие сахарные черепа,– пел Торговец, и лицо его скрывалось под широченным сомбреро. Но голос,сладко-переливчатый голос был голосом Смерча.

И на длинной бамбуковой жерди, которую он нес на плече,болтались на черных нитках дюжины, десятки сахарных черепов, больших, как ихсобственные головы. И на каждом была надпись.

– Имена! Имена! – пел старик-Торговец. – Скажи мне свое имя,получишь свой череп!

И старик выдернул из связки один череп. На нем громаднымибуквами было написано: ТОМ.

Том взял в руки свое собственное имя, свой собственныйсладкий, съедобный череп, и обхватил его пальцами.

– Ральф!

И череп с надписью РАЛЬФ взлетел в воздух. Ральф, заливаясьсмехом, поймал его.

Словно быстрота – главное условие игры, старик хваталкостлявой рукой и метал, череп за черепом, летучие сладости в прохладномвоздухе.

ГЕНРИ-ХЭНК! ФРЕД! ДЖОРДЖ! РАСТРЕПА! ДЖИ-ДЖИ! УОЛЛИ!

Мальчишки под этим беглым огнем плясали и визжали,обстреливаемые собственными черепами с их собственными великолепными именами,выложенными сахаром на белом лбу у каждого черепа. Они ловили, едва не роняя,восхитительные ядра, которыми их обстреливали.

Они стояли, разинув рты, уставясь на сахарные сувенирысмерти, зажатые в липких пальцах.

А из-за кладбищенской ограды рвалась ввысь песня – ее пеливысокие, как сопрано, мужские голоса:

Роберта… Мария… Кончита… Томас.

Calavera, Calavera, сладкий череп – вот это еда!

Ищи свое имя на белом сахарном лбу!

Скорее сюда, скорее сюда!

Здесь целые груды сахарных белых костей.

Хрустящих сластей! Денег нет – не беда!