Так, шаг за шагом, они спустились к подножию лестницы,заглянули в глубокую пещеру, похожую на длинный зал.

И там было много народу, и все вели себя на диво спокойно.

Они покоились там долгие годы.

Некоторые покоились тридцать лет.

Некоторые молчали сорок лет.

Некоторые не проронили ни слова за семьдесят лет.

– Вот они, – сказал Том.

– Мумии? – спросил кто-то дрожащим шепотом.

– Мумии.

Они вытянулись в длинный ряд, прислоненные к стенке.Пятьдесят мумий стояли вдоль правой стены. Пятьдесят мумий стояли вдоль левойстены. А четыре мумии стояли в дальнем конце, в темноте. Сто четыре сухих, какгробовой прах, мумий – куда более заброшенные, чем мальчишки, куда болееодинокие, чем могут быть живые, покинутые здесь, заточенные в глубине, такдалеко от собачьего лая, от светлячков, от чудесных мелодий, которыми полнилиночь голоса мужчин и струны гитар.

– Ой, ой-ей-ей! – сказал Том. – Сколько их тут, бедолаг! Япро них слышал.

– Что?

– Это бедняки, их родные не смогли платить налог за могилы,и вот могильщики выкопали бедняг и снесли их сюда. А земля здесь такая сухая,что они все превратились в мумии. Вы только поглядите, во что они одеты.Мальчишки пригляделись – кое-кто из этих стародавних людей был одет вкрестьянское платье, а женщины – в деревенские юбки, на некоторых были ветхиечерные костюмы, городские, а один – видно, тореадор – был наряжен впотускневший от пыли костюм, шитый золотом и мишурой. Но каков бы ни былкостюм, внутри были только сухие косточки да кожа, паутина и пыль, котораясыпалась с их ребер, стоило рядом чихнуть, нарушив их покой.

– А это что?

– Что «что»?

– Т-ш-ш-шш!

Все навострили уши.

Они вглядывались в глубину длинного склепа.

Мумии глядели на них пустыми глазницами. Ждали – с пустымируками.

А на самом дальнем конце глубокого темного подземелья кто-топлакал.

– А-а-а-ах… – доносилось до них. – О-о, – рыдал кто-то. –И-и-ии, – и тихие, горестные всхлипывания.

– Да это, ребята, это же Пиф! Я только раз слышал, как онплачет – но это он, точно, Пифкин. Он заточен здесь, в подземелье.

Мальчишки всматривались, широко раскрыв глаза.

И они увидели – в сотне футов, вдалеке, съежившись в углу,загнанный в самый дальний угол подземелья, кто-то маленький – шевелится! Плечивздрагивают. Голова прижата к груди, прикрыта дрожащими руками. Скрытый рукамирот жаловался, кривился от страха.

– Пифкин?..

Плач замолк.

– Это ты? – прошептал Том.

Долгое молчание, всхлипывающий вздох – голос:

– Я…

– Пиф, ради всего святого, что ты тут делаешь?

– Не знаю!

– Выходи, а?

– Нет, не могу. Боюсь!

– Слушай, Пиф, если ты останешься здесь…

Том замолчал.

«Пиф, – думал он, – если ты останешься здесь – то навсегда,пойми. Ты останешься здесь, в тишине и заброшенности. Ты так и будешь стоять вэтой длинной очереди, и туристы будут приходить поглазеть на тебя и становитьсяв очередь за билетами, поглазеть еще разок. Ты…»

– Пиф! – сказал Ральф из-под маски. – Ты должен отсюдавыйти.

– Не могу, – зарыдал Пиф. – Они не пустят.

– Они?

Но все догадались, что он говорит о длинной череде мумий.Чтобы выбраться, ему надо было пробежать, как сквозь строй, между двумя рядамикошмаров, таинственных ужасов, напастей, наваждений, нежити.

– Они ничего тебе не сделают, Пиф.

Пиф сказал:

– Нет, они все могут.

– …могут… – подтвердило эхо из глубины подземелья.

– Я боюсь выходить.

– А мы… – начал Ральф.

«…Боимся входить», – подумали все.

– Надо бы выбрать того, кто похрабрее… – начал Том и осекся.

Потому что Пифкин снова заплакал, и мумии стерегли и ждали,а ночь в длинном склепе была так беспросветна, что стоило сделать шаг – и полрасступится, проглотит тебя, и тебе уж нипочем не выбраться, не выкарабкаться.Пол скует твои щиколотки костлявым мрамором и будет держать мертвой хваткой,пока подземный холод не заморозит тебя на веки веков, не превратит в сухую,иссохшую статую.

– А может, двинуть всем сразу, кучей, а? – сказал Ральф.

И все попытались двинуться вперед.

Как громадный паук на многих ножках, они попробовалипроползти сквозь дверь. Два шага вперед, один – назад. Один шаг вперед, двашага – назад.

– А-ах! – зарыдал Пифкин.

От этого звука они шарахнулись друг на друга, что-то бормочав диком ужасе, подвывая, они откатились обратно к двери. Они слышали, какколотятся сумасшедшие сердца – и свое, и чужие.

– Ох, да что же это такое, что нам делать – он боится выйти,мы боимся войти, да что же нам делать, как быть? – причитал Том.

А у них за спиной, прислонившись к стене, стоял Смерч. Пронего все забыли. В его оскаленных зубах язычком пламени мелькнула и погаслаулыбка.

– Держите, ребята. Это его спасет.

Смерч достал из-под своего черного плаща знакомыйбело-сахарный череп, на лбу у которого было написано: ПИФКИН!

– Спасайте Пифкина, ребята. Заключайте сделку.

– С кем?

– Со мной и другими, которых я не назову. Здесь. Разломитеэтот череп на восемь вкуснющих кусочков и раздайте всем. "П" тебе,Том, "И" – тебе, Ральф, половина от "Ф" – тебе Хэнк, втораяполовинка – тебе, Джи-Джи, кусочек "К" – тебе, мальчуган, акусочек-тебе, вот еще "И" и последняя – "Н". Берите сладкиекусочки, ребята. Вот наша темная сделка. Хотите, чтобы Пифкин был жив?

На него обрушился такой шквал возмущения, что Смерч едва неотступил. Мальчишки налетели на него, как стая собачонок, вопя во все горло, –как он посмел усомниться, что они хотят видеть Пифкина живым!