Грызи свое имя! Вот это сласти, вот это да!

Мальчишки подняли сладостные черепа, зажатые в пальцах.

Откуси "Т" и "О" и "М". Том!

Жуй "Г", глотай "Е", грызи"Н", соси "Р", кусай "И".

Генри!

У них потекли слюнки. А что, если у них в руках – яд?

Что за блаженство – счастливый час!

Каждый из вас

Насыщается тьмой, питается тьмою ночной!

Попробуй на вкус! Побольше кус!

Полетай! Сладкие косточки, славные кости – хватай!

Мальчишки поднесли к губам сладкие, сахарные имена и ужеготовы были запустить в них зубы…

– Оле!

Толпа мальчишек-мексиканцев налетела на них, крича их имена,выхватывая черепа.

– Томас!

И Том смотрит вслед Томасу, удирающему с его потнымподписным черепом.

– Эй, – сказал Том. – Он здорово похож на меня!

– Неужели? – сказал Торговец Черепами.

– Энрико! – завопил маленький индеец, ухватив черепГенри-Хэнка.

Энрико умчался вниз по склону холма.

– Он был похож на меня! – сказал Генри-Хэнк.

– Верно, – сказал Смерч. – Быстро, ребятки, видите, что онизадумали! Держитесь за свои сладкие черепушки и прыгайте!

Мальчишки прыгнули.

Потому что как раз в эту минуту внизу раздался взрыв. Наулицах города загремели взрывы. Начался фейерверк.

Мальчишки окинули прощальным взглядом букеты, могилы,пряники, лакомства, черепа на надгробиях, миниатюрные похороны с крохотнымипокойниками в гробиках, свечи, коленопреклоненных женщин, одиноких мальчишек,девочек, мужчин и пустились опрометью вниз по холму – к ракетам, к шутихам!

Том, Ральф и остальные ряженые мальчишки влетели на площадь,пыхтя и отдуваясь. Они резко тормознули, а потом пустились плясать – под ногамиу них рвались тысячи маленьких шутих. Горели все фонари. Вдруг открылись вселавки.

И Томас, и Жозе Жуан, и Энрико знай поджигали шутихи и своплями бросали их.

– Эй, Том, это тебе от меня, Томаса!

Том увидел, как его собственные глаза сверкают на рожицебеснующегося мальчишки.

– Эй, Генри! Вот тебе от Энрико! Бах!

– Джи-Джи, вот – Бах! От Жозе Жуана!

– Ух ты, да это самый распрекрасный Канун из всех! – сказалТом.

Это была чистая правда.

Ведь еще никогда во время их необычайных путешествий непопадалось им такое множество диковинок, которые можно посмотреть, понюхать,потрогать.

На каждой дороге, у каждой двери, на каждом окошкегромоздились кучи сахарных черепов с прекрасными именами.

С каждой улички доносился перестук жуков-могильщиков,гробовщиков – тук-тук-тук, заколачивай, забивай, стучи молотком по крышкамгробов, как по деревянным барабанам, под покровом ночи.

На каждом углу были газетные развалы, и там лежали газеты спортретами Мэра, разрисованного, как скелет, или Президента, в виде скелета,или самой красивой девушки, одетой ксилофоном, а Смерть наигрывала мелодии наее музыкальных ребрышках.

– Calavera, Calavera, Calavera, – текла с холма песня. –Смотрите, политиканы погребены в последних новостях. И рядом с их именами –«покойтесь в мире». Такова земная слава!

Смотрите-ка – скелетики кувыркаются,

Друг дружке на плечи взбираются!

Проповедуют с кафедр, дерутся, играют в футбол!

Малыши-прыгуны, малыши-бегуны,

Крошки-скелетики играют в чехарду, падают на ходу!

Где это видано, где это слыхано —

Смерть превратили в сущую мелочь, так, в ерунду!

И в песне была правда истинная. И куда бы мальчишки нибросили взгляд – везде крохотные акробаты, воздушные гимнасты, баскетболисты,священники, жонглеры, эквилибристы, только все они – хоровод скелетиков, рука вруке, косточка в косточке, и все такие маленькие, что можно зажать в кулаке.

А вон там, в окошке, целый микроскопический джаз-банд:скелетик-трубач, и скелетик-ударник, и скелетик, дующий в бас-трубу, не большестоловой ложки, и дирижер – тоже скелетик, в ярком колпачке и с дирижерскойпалочкой, и микроскопические нотки вылетают из горла крохотных валторн.

Мальчишки в жизни не видели сразу такого множества костей!

– Кости! – смеялись все. – О, чудные косточки!

Песня стала удаляться:

Покрепче в руке темный Праздник держи,

Грызи и глотай, не думай о смерти!

Выбегай из длинного темного туннеля

El Dia de Muerte.

Счастливый, счастливее всех – ты живой, ты жив!

Calavera, Calavera…

Траурные, обрамленные черным газеты улетали белыми птицами впохоронной процессии ветра.

Мексиканские мальчишки убежали вверх по склону холма,догонять свою родню.

– Да, чудно, странно, чудно, – шептал себе под нос Том.

– Что? – спросил Ральф, стоявший рядом.

– Да то, что там, у себя в Иллинойсе, мы начисто позабыли,что к чему. Понимаешь, ну… все, кто умерли там, в нашем городе, – про них жепозабыли! Все их разлюбили. Все их забросили. Никто не приходит посидеть намогилках, поболтать с ними. Представляешь, как им одиноко? Прямо тоска берет. Авот здесь – ты погляди, а? Горе и счастье, счастье и горе – все вместе.Сплошной фейерверк, игрушечные скелетики здесь, на площади, а там, наверху, накладбище, у всех мексиканских покойников гости – семья их навещает, полноцветов, свечек, сладостей, все поют. Кажется, что День благодарения, верно? Ивсе садятся обедать вместе, хотя только половина из них может есть, но разве вэтом дело, если все вместе? Похоже на спиритический сеанс, когда держишься заруки с друзьями, только некоторых уже нету в живых. Да, Ральф, чудно…

– Да, – сказал Ральф, кивая головой в маске. – Чудно.

– Смотрите, скорее смотрите вон туда! – сказал Джи-Джи.

Мальчишки посмотрели.

На самой верхушке, на горке из белых сахарных черепов, лежалчереп с именем ПИФКИН.