– И вы полагаете… – Бульдог выглядел несколькосмущенным.

– Да, никакого сомнения. Для меня – однозначно, а вырешайте сами.

Мужик устремил вопросительный взгляд на очкарика.

– Капитошин, что мы решим?

– По-моему, все очевидно, Игорь Сергеевич. Пустьвыходит на берег. На высокий берег на крутой.

Все они повернулись к Кате, чувствовавшей себя зрителем вяпонском театре.

– Что? – не выдержала она. – Что такое? Причем здесь берег?

– В конце концов, – задумчиво протянул очкарик сзабавной фамилией Капитошин. – Что мы теряем?

– Правильно, Капитошин. Тогда отведи девушку кШалимовой, пусть оформляет испытательный. Заодно проверим систему нашейуважаемой Натальи Ивановны.

– Сколько?

– Ну… пусть будет три месяца. А там посмотрим.

Бульдог кивнул оторопевшей Кате, не верящей собственнымушам, а женщина снова улыбнулась.

– Спасибо, – произнесла Катя, боясь поверитьокончательно, что ее приняли.

– Пожалуйста. Благодарите госпожу Гольц, а не меня. Да,Наталья Ивановна, к слову о благодарности…

Катя вышла и не слышала продолжения разговора. Капитошинвышел за ней, остановился посреди коридора, широким взмахом руки обвел вокруг:

– Добро пожаловать в компанию «Эврика».

И улыбнулся, прохвост.

Лето 1984 года. Село Кудряшово

О самоубийстве тракториста в селе судачили долго. Никто немог понять, почему молодой здоровый парень покончил с собой без всяких видимыхпричин. В конце концов решили, что жизнь Хохлову отравляла жена, и на томуспокоились.

Все, кроме Мишки Левушина. Со дня смерти приятеля он нерасставался с маленькой деревянной русалкой. Игрушку Мишка никому не показывал,но, оставшись один, вынимал ее из кармана и рассматривал, проводил пальцем посветлому дереву. Он хорошо помнил, как пришел к нему Колька и сказал о том, чторусалка исполняет желания, и даже догадывался, что именно в этом скрыта причинаего самоубийства.

«Если желание исполнилось, зачем же Хохлов топиться решил?Что он такое загадал?»

Русалка не давала Мишке покоя. Казалось бы – чего проще:загадай желание да жди, сбудется или нет. Но Левушин чего-то опасался. Он поприроде был пуглив и осторожен, а сейчас, после самоубийства тракториста, иподавно трусил. Несколько раз он повторял себе, что ерунда это все, бабьисказки, что в наш век, когда люди в космос полетели, никаких глупостей вродеволшебных русалок быть не может… Затем доставал русалку, смотрел на нее, пряталобратно в карман. И боялся загадать желание.

Как ни странно, определиться с желанием Мишке помоглаочередная ссора со свекровью. Елена Митрофановна была бабой вздорной,скандальной и на зяте отрывалась по полной программе. Левушин не мог не вестисьна ее провокации, и дело обязательно заканчивалось стычкой. Его собственнаясупруга Ленка начинала подпевать матери, Левушин оскорблялся до глубины души иуходил заливать горе с Колькой Котиком.

«Угомонить бы тещу, – мечтал Мишка. – Показать ееместо! Пусть знает Левушина!»

Мечты эти были несбыточны. Теща знала свое место и местоЛевушина, а потому с удовольствием топталась по его самолюбию. Пару раз внеделю Мишке была обеспечена хорошая взбучка.

После одной из таких взбучек красный как рак Левушин зашел всарай, достал русалку и, выдохнув, проговорил:

– Я… это… решил, в общем. Сказать вслух, что ли?

Он почесал в затылке, помахал фигуркой в воздухе.

– Че сказать-то надо, а? Даже и не знаю как…

Мишка почувствовал себя дураком. Если Ленка придет изастанет его тут, размахивающего деревяшкой, без объяснений не уйти. Воттогда-то они над ним вволю посмеются! Да и все село в придачу.

– Короче, чтоб Елена Митрофановна угомонилась маленько.Теща это моя. Чтобы притихла, точно. Ну, вроде и все.

Он растерянно сунул фигурку в карман, потоптался на месте ивышел из сарая.

На следующий день, вернувшись домой, он первым деломприслушался. Когда теща откапывала топор войны, первым признаком надвигавшейсяатаки был шум посуды. Елена Митрофановна начинала переставлять горшки,кастрюли, по три раза яростно перетирала полотенцем сухие ложки, стуча ими друго друга. «Так и есть. Шумит».

Со злорадным чувством Мишка разделся, вымыл руки, прошел вкомнату. «Сейчас мы посмотрим, как тебя угомонят. Давай-давай, попробуйпошуметь!»

Теща не заставила себя ждать.

– Где шлялся-то? – спросила она, бросая косойвзгляд на зятя. – Опять с дружками-лоботрясами пиво пил?

В другой раз Левушин отмолчался бы, трусливо наблюдая, какразгорается пламя святого тещиного гнева. Но сегодня был особенный день. Деньисполнения желания.

– Ну, пил, – лениво сказал Мишка. – И что?Мужику после работы пива нельзя попить, что ли? Чай, не водка! А вы-то сразу –«шлялся…» Да и мужиков ни за что ни про что обидели – лоботрясами обозвали.Прямо жизни никакой с вами нет! Чуть шаг в дом сделал – так сразу помоями меняоблили! Сколько ж можно такого страдания, а? – продолжал он,распаляясь. – Или добиваетесь, чтобы я за Колькой Хохловым в омутсиганул?!

Он сам не знал, откуда ему на ум пришла последняя фраза.Однако эффект на Елену Митрофановну она произвела нешуточный. Теща выронилаполотенце, всплеснула руками.

– Ты что же, Миша, говоришь-то, а? Да неужто тыподумать мог, что Ленка или я тебе такого желаем? Нет, ты скажи – подумал?

– Ну… – промямлил Левушин, не понимая толком, какему реагировать. – Вы, Елена Митрофановна, вроде как ругаете меня, всеукоряете за что-то.

– Так то я – любя! Если слово обидное скажу, не созлости, сгоряча! Ты уж не обижайся на меня, Мишенька. Садись за стол, садись.Сейчас Ленка придет, поужинаете – у меня ведь сегодня блины.

Левушин сел за стол, поморгал, встал. Теща выскочила вдругую комнату и шумела посудой там, но теперь этот шум воспринимался им совсемпо-другому.

– Елена Митрофановна! – крикнул Мишка. –Пойду Ленку позову!

– Позови, Мишенька, позови. Спасибо тебе.

Мишка вышел на крыльцо.

– Во дела! Ну дает! Эх, черт, сработало!

От избытка чувств он перемахнул через крыльцо, прошелсяколесом по двору.

– Ленка! Пошли, мать зовет! Блинов, говорит, напекла!Золотая у тебя мамаша!

Однако после ужина воодушевление Мишки куда-то делось. Он исам не понимал, в чем дело, но чувствовал себя не в своей тарелке. Хоть Левушини говорил себе, что ему нужно радоваться, но радость ушла. Послонявшись бездела по комнатам и не получив замечания ни от тещи, ни от жены, он неожиданнопонял, что ему так мешает.