Жизнь ее разделилась на две части. В офисе «Эврики» Катячувствовала себя нужной, она общалась с интересными и приятными ей людьми, а нашипение Аллы Прохоровны не обращала внимания. Она зарабатывала деньги! Однакодома начинался ад.

Артур так и не смирился с тем, что его жена работаетофис-менеджером. Иначе, как «секретутка», он ее не называл, и этооскорбительное гадкое словечко подхватила от него и Седа. Вечерами он дожидалсяКатю мрачный, озлобленный и с порога начинал выплескивать плохое настроение.

У Кати не хватало сил на то, чтобы огрызаться, ставить мужана место, призывать его к порядку. К тому же вокруг вилась свекровь, быстробормоча сыну что-то на армянском, и Артур постепенно успокаивался. Он дажесидел с Катей, пока она ужинала, но говорить им было не о чем: он целыми днямине выходил из дома, а слушать ее рассказы о работе категорически отказывался.

– Катюша, ты не сердись на мальчика, – уговариваласвекровь, отловив Катю в коридоре. – Он ревнует, понимаешь? Кровь такая,что поделаешь, – горячая кровь, да!

Однако стоило девушке заикнуться, что «горячая кровь» моглабы почаще вспоминать, что она работает не ради своего удовольствия, а длязаработка, как свекровь тут же осадила ее:

– Ты и сама почаще вспоминай, почему мы здесьоказались! Я Артура не защищаю, но и ты не забывай: он в этой квартире, какзверь в клетке. А Седе и того хуже: она девочка молодая, горячая. А из-за коговсе? Держи это в своей голове!

И приставила к Катиному виску пухлый смуглый палец с острозаточенным ноготком.

При Артуре Седа старалась держать себя в руках – Катя былауверена, что только под влиянием матери, – но наедине не упускала случаяподдеть жену брата. В тот день, когда Катя вернулась домой с книжкой, фыркнулаей в лицо, прочитав название:

– Думаешь, научишься чему-нибудь и продержишьсяиспытательный срок? Ну-ну!

– Если не научусь и не продержусь, тебе, милая, не начто будет кушать! – не сдержалась Катя.

– А мы и так из-за тебя живем, словно на помойке! Издома выйти не можем, едим паршиво, дохнем со скуки!

Катя хотела возмутиться, но сил на это у нее не было.Постоянные напоминания о том, что это она виновата в их теперешней сквернойжизни – и от мужа, и от свекрови, и вот сейчас от Седы, – убивали в нейспособность трезво рассуждать и сопротивляться агрессии домашних.

– Ты никогда не жила на помойке, – сухо сказалаона, отбирая у Седы книжку. – А если бы и жила, никогда не сравнила бы этуквартиру с помойкой. Не гневи бога.

Небольшой отдушиной для Кати были лишь утренние короткиеразговоры с Вотчиным. Она по-прежнему выгуливала Антуанетту, справедливорассуждая, что деньги за прогулки лишними не будут. Коллекционер искреннепорадовался за нее, узнав, что Катя устроилась на приличную работу.

– Не будете, Катерина, с утра до вечера по разнымрайонам носиться. Опять же, деньги совсем другие.

– Скажите, Олег Борисович, а почему вы не переезжаетеиз этого района? Он далеко не лучший… Грязный, и люди такие… разные…

Она не стала добавлять, что каждый вечер старается побыстреепройти мимо подъезда, возле которого собирается компания бритоголовыхподростков, разбивающих пивные бутылки о стену дома. И каждый вечер ей кажется,что они вот-вот побегут за ней следом.

– Не могу, душенька, – вздохнул Вотчин. –Родовое гнездо не пускает. Маменька моя умерла в этой квартире, а я ее оченьлюбил! Представить не могу, что я из этих стен уеду в другое место!

Катя украдкой оглядела стены. «Видимо, сильно Олег Борисовичлюбил маменьку. Я бы из этого района удрала куда глаза глядят, даже если бы вэтих стенах урны с прахом моих предков были замурованы».

– К тому же денег нет, – другим тоном добавилВотчин. – Переезд, агентства, новый район… Можно, конечно, но тогдапридется продать часть коллекции. А я к этому не готов. Она мне так дорога!

– А вы не боитесь за нее? Вдруг к вам кто-нибудь заберется?

– Когда? Я практически постоянно дома. А дверь открываютолько своим знакомым. Так что – исключено, Катерина, совершенно исключено.Если же ко мне полезут ночью, то – открою вам ма-аленькую тайну – квартира наохране. Так что приедут доблестные стражи правопорядка – и вуаля! Преступникисхвачены и водворены в тюрьму!

Катя рассмеялась: так элегантно у Вотчина получилосьсхватить преступников и посадить их в тюрьму.

– А вот вам, милая моя, нужно быть осторожнее, –прибавил тот. – Почему вас не встречают по вечерам?

Катя немедленно вспомнила, что она опаздывает на работу, итаким образом избежала скользкой темы. Достаточно того, что Артур каждый деньподозрительно выспрашивает, не приставал ли к ней Олег Борисович, и на него недействуют объяснения, что старика интересуют только его сокровища и терьерчикпо кличке Антуанетта. И свекровь повторяет, как заклинание: «Никому ничего нерассказывай! Никому ничего не рассказывай!»

Катя и не рассказывает.

Однако в одно пасмурное зимнее утро Катя нарушила правило неоткровенничать с посторонними. Произошло это неожиданно для нее самой. Напрогулке с Антуанеттой, задумавшись и уйдя в сторону от обычного маршрута, онауслышала громкий лай и увидела подпрыгивающий комочек, несущийся к ним поутреннему снегу.

– Надо же… еще один йоркширский терьер. Привет,лохматый! Мы тебя раньше не видели.

Лохматый подпрыгивал вокруг Антуанетты, обнюхивая ее.

– Вот ты где, шмакодявка! – раздался женскийголос, и Катя, подняв голову, разглядела подходящую к ним женщину в зеленойкуртке.

Она рассмеялась.

– Почему же шмакодявка?

– А кто же еще? Не собака, а одно название. Ладно,прохвост, иди поиграй.

Женщина приветливо улыбнулась. Она была стройная, сероглазаяи рыжеволосая, и кончики пушистых рыжих волос торчали из-под капюшона. У неебыло нежное, какое-то нездешнее лицо. «Несовременное, – сформулировала длясебя Катя. – Как будто с картин Боттичелли сошла».

– Я вас раньше не видела, – сказала Катя, – всмысле вашего песика. А я почти всех собак в этом районе знаю.

– Он у нас недавно. Это не наша собака, а родственницы.Она уехала погостить в другой город, а Бублика нам оставила.

– Бублика?

– Вообще-то по паспорту онВильгельм-Какой-то-там-Милорд, но мой сын его сократил. Наш Вильгельм, конечно,выражал недовольство, но мы ему предоставили выбор: или Бублик, или Шмакодявка,или Пшел-вон-с-дивана. Он подумал и согласился на Бублика.

Катя искоса взглянула на собеседницу и снова рассмеялась.Лицо у той было непроницаемо серьезным, но по ямочкам на щеках, по интонации,по тому, как она глядела на собачонку, становилось понятным, что песика в ихдоме не обижают, даже если посмеиваются над ним.