Тад вернулся в прихожую.

– Что они там делают? – спросила Лиз.

– Я не знаю, – сказал Тад, – но думаю, что патрульные изполиции штата пытаются убедить шерифа рассказать мне, почему он так уверен, чтоименно я убил Хомера Гамаша. Или хотя бы что-нибудь из той информации, что онимеет по этому делу.

– Бедный Хомер, – прошептала она. – Это напоминает кошмарныйсон.

Тад забрал у нее Уильяма и еще раз попросил ее неволноваться.

Полисмены вернулись через две минуты. Лицо Пэнборна былоочень мрачно. Тад предположил, что полисмены объяснили шерифу то, что Пэнборнуже и сам знал, но никак не хотел принять во внимание: писатель не проявил всвоем поведении никаких признаков совершенного преступления.

– Хорошо, – сказал шериф. «Он пытается избежать скандала, –подумал Тад, – и хорошо делает. Он играет роль не совсем последовательно, нотем не менее очень хорошо, с большим чувством, особенно если учесть, что онаисполняется перед лицом подозреваемого номер один в совершенном убийствеоднорукого старика». – Эти господа просили меня задать вам здесь хотя бы одинвопрос, мистер Бомонт, и я сделаю это. Можете ли вы дать нам отчет, чем и гдевы занимались в период с одиннадцати вечера 31 мая до четырех утра 1 июня?

Бомонты переглянулись. Тад почувствовал, что сердце егопохолодело. Оно не выскочило из его груди, нет, но он почувствовал себя так,словно все канаты, поддерживающие сердце, вдруг оказались обрубленными. Исейчас его сердце готово обрушиться вниз.

– Ты помнишь? – обратился он к жене. Он подумал, что тожехорошо помнит, но это было бы слишком большой удачей, чтобы быть правдой.

– Я уверена, что помню, – откликнулась Лиз. – Тридцатьпервое, говорите вы? – Она смотрела на Пэнборна со все крепнущей надеждой.

Шериф обернулся, глядя подозрительно.

– Да, мэм. Но я боюсь, что вашего необдуманного слова будетдостаточно...

Она не обращала уже на него внимания, ведя обратный отсчетдней на пальцах. Вдруг она вскрикнула, как школьница.

– Вторник! Вторник был тридцать первое! – восклицала она,обращаясь к мужу. – Это был вторник. Слава Богу!

Пэнборн смотрел на них с еще большим изумлением иподозрением. Патрульные переглянулись, а затем посмотрели на Лиз.

– Вы позволите и нам быть в курсе дела, миссис Бомонт? –спросил один из полисменов.

– У нас была вечеринка в тот вечер во вторник тридцатьпервого, – ответила она и подарила Пэнборну торжествующий нелюбезный взгляд. –Было полным-полно народу! Ведь так, Тад?

– Я уверен, что так.

– В случае типа этого хорошее алиби само по себе вызываетподозрение, – сказал шериф, но выглядел он неловко.

– Ох, вы глупый и самонадеянный человек! – взорвалась Лиз.На ее щеках теперь заиграл румянец. Страх прошел, злость нарастала. Онапосмотрела на патрульных. – Если мой муж не имеет алиби по делу об этомубийстве, к которому, как вы заявляете, он причастен, вы забираете его вполицейский участок! Если же алиби есть, этот человек заявляет, что это, скореевсего, означает, что Тад все равно как-то сделал это! Что же, вы побаиваетесьнемного честно поработать? Почему вы здесь?

– Теперь успокойся, Лиз, – спокойно проговорил Тад. – У нихбыли веские основания находиться здесь. Если бы шериф Пэнборн отправилсяохотиться на диких гусей или гоняться за зайцами, я уверен, что он пошел быодин.

Пэнборн взглянул весьма мрачно на Тада и испустил короткийвздох.

– Расскажите нам об этой вечеринке, мистер Бомонт.

– Она была организована в честь Тома Кэрролла, – ответилТад. – Том провел на факультете английского языка девятнадцать лет, и последниепять был у нас деканом. Он ушел в отставку 27 мая, когда заканчиваетсяофициально учебный год. Он всегда был любимцем на факультете и все мы, старыеего товарищи, звали его Гонзо Том, потому что он сильно увлекался рассказамиХантера Томпсона. Поэтому мы и решили организовать эту вечеринку для него и егожены.

– В котором часу окончилась эта встреча?

Тад усмехнулся.

– Ну, было немного меньше четырех утра, но скажу точно, чтовечер затянулся допоздна. Когда вы собираете преподавателей с английскогофакультета с почти неограниченной выпивкой, вы можете не заметить, как пролетитвесь уик-энд. Гости начали приезжать что-то около восьми... кто был последним,детка?

– Роули Делессепс и эта беспардонная женщина с факультетаистории. Из тех, которые с ходу представляются: «Зовите меня просто Билли, каквсе мои знакомые», – ответила Лиз.

– Верно, – сказал Тад. Теперь он улыбался. – ВеликаяКолдунья Востока.

Глаза Пэнборна ясно говорили «вы-лжете-и-мы-оба-это-знаем».

– А в какое время ушли все эти друзья?

Тад пожал плечами.

– Друзья? Роули, да. Та женщина – очевидно, совсем нет.

– В два часа, – сказала Лиз.

Тад кивнул.

– Мы увидели их уходящими, когда было, по меньшей мере, двачаса. После этого мы уехали из этого клуба поклонников Вильгельмины Беркс, и ядумаю, что было много позже двух. Никого в это время, ночью со вторника насреду, на дороге мы не встретили к сожалению – но это так. Исключая, бытьможет, нескольких оленей на лужайках. – Он закрыл рот весьма резко. В своейнадежде оправдаться он почти перешел на болтовню.

На мгновение воцарилась тишина. Оба полисмена теперьрассматривали пол. На лице Пэнборна появилось выражение, которое Тад не могпрочитать – он даже не верил, что встречал его раньше когда-либо. Не то чтобычистая досада, хотя и досада была здесь одной из составных частей.

Что за бардак здесь происходит?

– Так, это очень удобно, мистер Бомонт, – наконец произнесшериф, – но и очень далеко от твердой почвы доказательств. Мы выслушали вашислова и слова вашей жены относительно того времени, когда увидели последнююпару, уходящую с вечеринки. Если все они были так сильно на взводе, как выутверждаете, то они вряд ли смогут поддержать ваши утверждения. А если этотДелессепс действительно ваш друг, он может сказать... Ну кто его знает?

И все же Алан Пэнборн терял свои позиции. Тад видел это инадеялся – нет, знал, что патрульные тоже видят это. И все же шериф несобирался еще отступать. Тот страх, который Тад испытал в самом начале встречи,и та злость, которая пришла на смену страху, теперь сменились у негосерьезностью и любопытством. Он подумал, что никогда не встречал, даже на войнево Вьетнаме, столь равномерно представленные в одном и том же человекенедоумение и уверенность. Факт проведения вечеринки – а это явный факт, которыйслишком легко и просто проверить любому, – потряс доводы шерифа, но не убедил его.И патрульные, как он заметил, не были полностью убеждены. Единственнымразличием было то, что полисмены не столь горячо переживали все это дело. Онине знали Хомера Гамаша лично и поэтому никак не могли проявить особуюревностность и заинтересованность. Алан Пэнборн знал и проявлял.