— Потому что он еще раньше тем вечером ударил меня скалкойпо спине, — сказала я. — Чуть не отбил мне почки. И я решила, что больше непотерплю этого. Никогда.

Селена моргнула, как это делают люди, если неожиданновзмахнуть перед их лицом рукой, и удивленно приоткрыла рот.

— Это не то, что отец рассказывал тебе об этом?

Она покачала головой.

— Что он сказал? Из-за пьянок?

— Из-за этого и из-за игры в карты, — еле слышно произнеслаСелена. — Он сказал, что ты не хочешь, чтобы он или кто-нибудь другойвеселился. Именно поэтому ты не хотела, чтобы он играл в покер, и не разрешаламне ходить ночевать к Тане в прошлом году. Он сказал, что ты хочешь, чтобы всеработали восемь дней в неделю, как ты. А когда он воспротивился, то ты ударилаего по голове молочником и сказала, что отрубишь ему голову, если он неподчинится. И что ты сделала это, когда он спал.

Я бы рассмеялась, Энди, если бы это не было настолько ужасно.

— И ты поверила ему?

— Я не знаю, — ответила она. — Воспоминания о топорике такпугают меня, что я не знаю, чему верить.

Мне как будто кто-то полоснул ножом по сердцу, но я и видуне подала.

— Селена, — сказала я, — то, что он говорил тебе, —неправда.

— Оставь меня в покое! — закричала она, отпрянув от меня.Она снова выглядела, как загнанный в угол кролик, и я поняла, что она скрываетнечто не потому, что стыдится или волнуется, — она запугана до смерти. — Я самаво всем разберусь! Мне не нужна твоя помощь, поэтому оставь меня в покое!

— Ты не сможешь уладить все сама, Селена, — сказала я. Япроизнесла это тихим успокаивающим голосом, каким разговаривают с козленком,запутавшимся в проволочной изгороди. — Если бы ты могла, то уже сделала бы это.А теперь послушай меня — мне очень жаль, что ты видела меня с топориком в руке;прости меня за все, что ты видела или слышала той ночью. Если бы я знала,насколько это повлияет на тебя, я бы не ответила ему, как бы сильно он меня нипровоцировал.

— Неужели ты не можешь просто помолчать? — сказала Селена, азатем наконец-то вырвала свои руки из моих и зажала ими уши. — Я ничего не хочуслышать. Я ничего не хочу знать.

— Я не могу, потому что дело сделано и теперь уже нельзяничего поправить, — ответила я, — но для нас с тобой еще не все потеряно.Поэтому позволь мне помочь тебе, родная. Пожалуйста. — Я попыталась положитьруку ей на плечо и привлечь к себе.

— Нет! Не бей меня! Даже не прикасайся ко мне, сука! —завопила она и отскочила от меня. Она споткнулась о бортик, и я была уверена,что сейчас она бултыхнется в воду. Мое сердце остановилось, но, слава Господу,мои руки — нет. Я кинулась вперед, схватила Селену за пальто и притянула ее ксебе. Я поскользнулась на чем-то скользком и чуть не упала. А когда я обреларавновесие и посмотрела вверх, Селена дала мне пощечину.

Не обращая на это внимания, я еще крепче схватила ее иприжала к себе. Подобное часто бывает с детьми в таком возрасте, многоеприходится терпеть. К тому же пощечина была совсем не болезненной. Я была такнапугана возможностью потерять ее — и не только морально. В ту самую минуту ябыла уверена, что она так и полетит через бортик вниз головой. Я была такуверена, что почти видела это. Удивительно, что я не поседела в ту минуту.

Потом она плакала и извинялась, говорила, что ни за что вжизни не хотела ударить меня, никогда, а я отвечала, что знаю это.

— Успокойся, — говорила я. А от того, что она сказала мнепотом, кровь застыла в моих жилах.

— Лучше бы я утонула, мама, — сказала она. — Ты не должнабыла спасать меня.

Я отодвинула Селену от себя — к тому времени мы обе плакали— и сказала:

— Ничто на свете не заставит меня сделать это.

Селена мотала головой:

— Я больше не могу вынести этого, мама… не могу. Я чувствуюсебя такой грязной и сбитой с толку, и я никогда не смогу быть счастливой.

— В чем дело? — снова пугаясь, спросила я. — В чем дело,Селена?

— Если я скажу тебе, — произнесла она, — то, возможно, тысама столкнешь меня в воду.

— Ты же знаешь, что нет, — сказала я. — Но я скажу тебе однувещь, дорогая, — ты не ступишь на землю, пока мы не разберемся. Даже если мыбудем ездить вперед и назад на этом пароме до конца года, вот что нампредстоит… хотя я думаю, что к концу ноября мы просто превратимся в сосульки,если еще раньше не отравимся бутербродами, которые продаются в буфете парома.

Мне казалось, что это рассмешит Селену, но не тут-то было.Вместо этого она уставилась в палубу и очень тихо сказала что-то. Из-за ветра ишума моторов я не расслышала:

— Что ты сказала, милая?

Селена снова повторила, и теперь я услышала, хотя она неговорила громче. Я сразу же все поняла, и с того момента дни Джо Сент-Джорджабыли сочтены.

— Я никогда не хотела ничего делать. Он заставил меня. — Вотчто она сказала.

Сперва я не могла даже пошевелиться, а когда наконец-топотянулась к ней, Селена вздрогнула. Лицо у нее было белее простыни. А потомпаром — старенькая «Принцесса» — накренился. Мир и так уходил у меня из-подног, так что если бы Селена не обхватила меня, я бы упала на спину. А вследующее мгновение я снова обнимала Селену, и она плакала, уткнувшись мне вгрудь.

— Пойдем, — сказала я. — Пойдем присядем. А то нас таккачает из стороны в сторону, что недолго и упасть.

Мы направились в каюту, обвив друг друга руками иприхрамывая, как парочка инвалидов. Я не знаю, чувствовала ли себя инвалидомСелена, но я уж точно. У меня только слезы выступили на глазах, а Селена рыдалас такой силой, что, казалось, у нее разорвется грудь, если она не остановится.Однако я обрадовалась, услышав, что она плачет вот так. Пока я не увидела ееплачущей вот так, я не понимала до конца, сколько чувств исчезло из ее души —так же, как и свет в ее глазах, и тело под одеждой. Мне больше хотелось быслышать ее смех, чем плач, но я должна была вынести все.

Мы уселись на скамейку, и я позволила Селене поплакать еще.Когда она начала успокаиваться, я подала ей носовой платочек. Селена даже несообразила сначала, что с ним делать. Она просто посмотрела на меня (щеки у неебыли мокры от слез, под глазами залегли черные тени) и спросила:

— Ты не ненавидишь меня, мамочка? Правда, нет?

— Нет, — ответила я. — Ни теперь, ни когда-либо в жизни. Яклянусь тебе. Но я хочу, чтобы ты все подробно рассказала мне, с начала и доконца. По твоему лицу я вижу, что тебе кажется, ты не сможешь сделать этого, ноты сможешь. И запомни — никогда больше ты не должна рассказывать этого дажесвоему мужу, если сама не захочешь. Это все равно что вытащить занозу. Это ятебе тоже обещаю. Ты понимаешь?