– Вырезан, что ли?

– Да ну тебя! При чем тут вырезан? Явлен, говорят тебе.И не перебивай меня! Давай-ка по третьей…

Дали по третьей.

– Короче, не суть. Ходили мы туда, поклонились святомуместу, Данила молитву прочитал – и обратно побрели. Ну, имена всем дали.

– Что за имена?

– Да твое же имя тебе возвращается. Смысл в чем: имячеловеку просто так не дается, а нужно его заслужить. Вот для того и идешь посвятым местам, а в пути…

Кордыбайлов неожиданно замолчал и помрачнел.

– Что – в пути? – осторожно спросил Макар. –Иван Иваныч, ты «а» сказал, теперь «бэ» говори.

– Да ладно, не агитируй. Короче, в пути разныеиспытания проходишь. Типа того, что к святому месту каждый человек прийтиможет, а только не каждый того достоин. Ну Учитель и проверяет.

– Учитель – это Данила?

– Он. Вообще-то его паломники по многу раз ходят, онитак к Богу ближе делаются, но всякий раз новичков с собой берут – одного-двух,а со мной вот и трое ходило. Ну, в смысле, кроме меня, еще двое.

– И ты испытания проходил?

– Проходил, – неохотно согласилсяКордыбайлов. – Сначала пугают тебя, вроде как душат или еще чего в такомроде. Потом на выносливость проверяют. Потом… В общем, разное делают. Есливыдержал – значит, свой, тебя в другие походы берут. А не выдержал… Оставляют,короче.

– Где оставляют? – не понял Макар. – Дома,что ли? Как тебя?

Кордыбайлов поднял на него неожиданно трезвые глаза ишепотом проговорил:

– Щас! Дома! Там же и оставляют. Понял? Там же! Слышалты меня, сыщик гребаный? Запиши себе куда-нибудь! Там же они их и оставляют!

Голос хозяина сорвался на хриплый крик. Он отбросил стул,выскочил из кухни, вбежал в комнату и захлопнул дверь.

– Иван Иваныч! – позвал Макар, подбежав секундойпозже. – Открой! Хватит дурить, я тебе плохого ничего не сделаю!

В ответ раздалась ругань и предложение убираться из дома.

– Да открой ты, чудак-человек! Что ты как с цеписорвался?

За дверью молчали, и по этому молчанию Макар понял, чтомиссия его завершена. Он потоптался еще немного у двери, чувствуя себя довольноглупо, вздохнул и вышел из квартиры. Было совершенно ясно, что большеКордыбайлов говорить с ним не будет.

Вечером в квартире они обсуждали с Бабкиным результатывстречи.

– По большому счету, – втолковывал Макар, усевшисьна стол и болтая ногами, от чего сходство со студентом еще большеувеличивалось, – ничего нового мы не узнали. Было и так очевидно, что сэтим Данилой дело нечисто. А с какой подоплекой они в свои паломничества идут –дело десятое.

– Слушай, одного не пойму. – Грузный Бабкинзадумчиво помешивал чай с шестью ложками сахара в кружке с надписью «Мы –монстры!». – Почему ты решил, что девчонка с ним пошла?

– Интуиция, Сереженька, интуиция! И потом, ведь в такуюверсию все укладывается.

– Да, может, ее маньяк за мусорными баками зарезал, атело съел. И паспорт заодно.

– Нет, господин Бабкин, не зарезал и не съел. Твой мифическийманьяк не объясняет, почему у девочки поменялись характер и привычки,понимаешь? А вот Учитель Данила очень даже объясняет.

– Ну, допустим. И как ты собираешься свою версиюпроверять?

– А ты не догадываешься? Мне нужно найти тех, кто ходилс ним в поход четыре года назад, или хотя бы выяснить маршрут. Должны же былиостаться какие-то свидетели, согласись!

Бабкин шумно отхлебнул горячий чай и покачал головой.

– Слушай, Макар, если ты такой умный, объясни мнефишку.

– В смысле?

– Зачем он это делает? Ведь у девчонки ничего непропало – ни деньги, ни вещи какие-то ценные… Я понимаю, если секта квартиру насебя заставляет переписать, они в огромном большинстве только затем исуществуют, но здесь-то явно дело в другом!

– В другом, – озабоченно сказал Илюшин и спрыгнулсо стола. – Что мне больше всего и не нравится. У мужика того, уКордыбайлова, и сейчас брать нечего, и пять лет назад, я уверен, тоже былонечего. То есть дело вовсе не в наживе, потому все значительно усложняется. Какя понимаю, их Учитель реально во всю свою ерунду верит и им несет словопросвещения. Его действия непредсказуемы, основываются только на его религии.Черт его знает, что случилось с Элиной, но что-то мне подсказывает, что ничегохорошего. Ладно, давай работать.

* * *

Люди уже начали выходить из палаток, а девушка все еще неуспела принять решение. Машинально кивая в ответ на приветствия Безымянных, онасудорожно пыталась понять, что же случилось с Верой и нужно ли ей говорить освоей находке Учителю. И если с Верой, в общем-то, все было ясно, как ни гналаона от себя столь жуткие мысли, то вот с Учителем…

Данила вышел из палатки, потянулся у входа и подошел к ней.

– Не замерзла ночью, Безымянная? – ласково спросилон. – Земля еще не просохла после дождей.

Девушка посмотрела на него и решилась.

– Учитель, мне нужно поговорить с тобой, – тихосказала она.

– Хорошо, после трапезы…

– Сейчас. Пожалуйста! – умоляюще прибавила она,видя удивление в его глазах. – Это очень важно для… для всех Безымянных.

Секунду Учитель смотрел на нее, потом кивнул.

– Пойдем.

Они вышли на опушку леса. Данила присел на пенек и началводить веточкой по земле, пока девушка, запинаясь и чуть не плача, рассказывалао том, что обнаружила в лесу. Сейчас ее больше всего пугало не само воспоминаниео ночном кошмаре, а ожидание – как отреагирует Учитель.

– А потом я ее закрыла и убежала. И все, –закончила она. К горлу подкатила тошнота, как три часа назад, но она сглотнулаи заставила ее отступить. – Учитель, что… что там произошло? – почтишепотом проговорила девушка.

Данила поднял на нее глаза, в которых было безмерноеудивление.

– Неужели ты думаешь, Безымянная, что я – Господь Бог?Я не мог даже представить, что случится подобное. Сейчас мы с тобой пойдемобратно, и я прошу тебя никому ничего не говорить.

Девушка торопливо закивала, а он продолжил:

– Когда вернутся те двое безымянных, которые провожалинесчастную в больницу, я расспрошу их. Но ты пока постарайся не выдать им своихчувств. Хорошо? И умойся как следует, у тебя заплаканные глаза.

Когда они приблизились к лагерю, девушка увидела двоихмужчин, зашедших в палатку.

– Они вернулись! – вцепилась она в рукав Данилы,не понимая, что делает.