– Успокойся, – строго приказал он, – и возьмисебя в руки. Иди, помоги остальным.

Он направился к палатке, негромко спросил что-то,наклонившись ко входу, и скользнул внутрь.

Через десять минут Данила подошел к девушке, собирающейвещи, тронул ее за плечо и укоризненно покачал головой, когда она вздрогнула.

– Я поговорил с провожавшими ее, и они рассказали мне,что случилось. Они бы рассказали об этом, как только пришли, но нас с тобой небыло. Большая женщина начала кашлять недалеко от деревни, приступ был оченьсильный, до удушья. Они прошли несколько шагов, но им пришлось остановиться,потому что Безымянная опять закашлялась. К сожалению, третий приступ закончилсяудушьем и смертью. Мне жаль, но сейчас она – с Именем у Господа. Вознесеммолитву за нее.

Он наклонил голову, шевеля губами.

– Но почему же… – растерянно спросила девушка, –почему же они… зарыли ее там, как… как собаку? Почему не позвали на помощь, непришли в деревню? Зачем нужно было закапывать в лесу? И ни креста нет, нинадписи, ничего!

– Ты действительно не понимаешь? – удивилсяДанила. – Ты идешь с нами столько времени, ты прошла первое испытание изадаешь мне такие вопросы?

Девушка молчала, с отчаянием глядя в ясные голубые глаза.

– Я объясню тебе, хотя твоя недогадливость менятревожит. Ты знаешь, что в нашем государстве поддерживается только одна религия– православие. Или, точнее сказать, то, что именуется православием, хотятаковым и не является. Любая истинная вера искореняется, когда на неенавешивают ярлык «секта». Точно так же поступят и с нами, если кто-нибудьузнает об истинной цели нашего паломничества, о наших заповедях и правилах. Такнеужели ты думаешь, Безымянная, – он повысил голос, но на них никто неоглянулся, – неужели ты думаешь, что мы можем показать местным властямтело той несчастной Безымянной и, не объясняя ничего, уйти? Неужели ты думаешь,что нас не остановят, не прервут наш Путь, хитростью или силой? Ты так думаешь?

Голос его гремел у девушки над головой так, что онасъежилась. Конечно, конечно, Учитель прав, тысячу раз прав, и с ее стороны былопросто преступлением не подумать об этом! А ведь она уже собиралась обвинитьдвух провожатых бог знает в чем!

– Прости меня, Учитель, – прошептала она сквозьслезы раскаяния. – Я действительно не подумала. Я слишком глупа.

– Богу так же не нужна твоя гордыня, как и твоеуничижение, – ровным голосом произнес Данила. – Ты не глупа, нозапомни: кроме тебя, здесь все уже проходили Путь. И они прошли его до конца. Вэтот раз они получат свои имена, и ты тоже! И дела каждого из них чисты, так жекак и помыслы. Ступай, молись. И я буду молиться за тебя.

Она наклонилась к руке Учителя, мысленно вознося молитву. Ине заметила, каким внимательным взглядом обменялись над ее головой Учитель иодин из провожатых.

Обычно, возвращаясь домой, Эдик звонил в дверь – емунравилось, что Наташа встречает его. Но сегодня он открыл своим ключом, помня,что жена ушла за Тимофеем в садик.

В холле стояла Евгения Генриховна, нервно сжимая под горломшелковый черный палантин с красными разводами, подаренный ей Аллой Дмитриевной.

– Мама? – удивился Эдик. – Ты же собиралась вофисе остаться подольше…

– Мне с тобой нужно поговорить. – Голос ЕвгенииГенриховны звучал напряженно.

– Что-то случилось?

– Мне нужно с тобой поговорить, – повториламать. – Пойдем ко мне.

Быстро войдя в комнату, она плотно прикрыла дверь и зачем-товыглянула в окно. Эдик бросил пиджак на спинку кресла и подошел к матери. Заокном по снегу, казавшемуся в сумерках серо-синим, неприкаянно ходил СергейКириллович, рассматривая ветки, и время от времени грозил кому-то кулаком.

– Совсем старый он стал, – рассеянно проговорилаЕвгения Генриховна, – надо что-то с ним придумать. Ты знаешь, что он наднях на Илону набросился?

– На Илону? – поразился Эдик. – Нет, не знаю.За что?

– Без причины. Во всяком случае, видимой.

– Знаешь, мам, при том, как ведет себя твояуборщица, – Эдик подчеркнул слово «твоя», – я бы ничему особенно неудивлялся. Он что, ударил ее?

– Да нет, она в дом забежала. Но, согласись, некотораятенденция просматривается…

– Почему бы тебе не решить этот вопрос? – негромкоспросил Эдик.

Евгения Генриховна промолчала, но переспрашивать он не стал,потому что ответ был известен. Сергей Кириллович, помимо всего остального, был хорошимЗнаком. И постоянно подкидывал такие Знаки госпоже Гольц.

– О чем, собственно, я с тобой хотела поговорить… –Евгения Генриховна поморщилась и потерла лоб. – Эдик, последнее времянекоторые Знаки были очень нехорошими. У меня такое ощущение, будто что-тослучится. Причем вот-вот.

Эдик глубоко вздохнул, стараясь не раздражаться. Матьзаводила с ним подобный разговор в третий раз.

– Мама, я тебе уже говорил – перестань так восприниматьНаташу. Я понимаю, что она, как ты выражаешься, человек не нашего круга. Но, вконце концов, она моя жена! Сколько можно говорить об одном и том же? Хочетсятебе видеть в ней плохой Знак – пожалуйста, но я не хочу это обсуждать!

Евгения Генриховна внимательно посмотрела на взволнованногосына и отстраненно подумала, что раньше он никогда не выходил из себя такбыстро.

– Эдик, ты меня не понял. – Она подошла к столу имашинально поменяла местами часы и портрет Элины. – Я вовсе не о твоейжене. Во всяком случае, надеюсь, что дело не в ней.

– Тогда о чем?

Евгения Генриховна глубоко вздохнула и оглянулась в поискахподходящего Знака. Ничего. Ну что ж, придется говорить все, как есть.

– Кто-то ворует информацию о бизнесе, Эдик. Один изтех, кто живет в доме.

Выйдя из кабинета через полчаса, Эдик подошел к лестнице,собираясь спуститься вниз, и остановился. Внизу щебетал Тимоша, но Наташа,против обыкновения, не чирикала вместе с ним что-то незамысловатое, аотмалчивалась, изредка вставляя «да-да» или «конечно-конечно». С внезапнообострившейся интуицией он догадался – что-то не в порядке, но задумываться надтем, что может быть не так, ему не хотелось. Того, что сообщила мать, быловполне достаточно для обдумывания на всю ближайшую неделю.

– Да мало ли кому ты говорила о помещении наИвановской, – убеждал он Евгению Генриховну двадцать минут назад. –Неужели ты можешь всех помнить?

– Я сказала о нем только один раз – тогда, завоскресным ужином, – возразила она, – и больше тема ни с кем необсуждалась. Эдик, твои возражения бесполезны. Я сама уже все обдумала сто рази вынуждена признать, что других вариантов нет.