заметил, что вполне готов к совокуплению. К случке с этой сладострастной сукой, истекающей терпким женским соком.

Грубо перевернув Ленку на спину и, влепив для острастки пощечину, я навалился на нее всем телом. Ткнулся членом во что-то мокрое и резко вошел в ее судорожно сжимающееся, вечно жаждущее лоно. На сей раз, меня не волновали ее оргазмы — я думал только о себе и решил получать удовольствие сам. Резкие, грубые толчки со стремлением проникнуть как можно глубже. Смять, разорвать ее плоть, ее скользкую, мерзкую, похотливо-греховную плоть! Ленка, с совершенно безумными глазами и огромными — во всю радужку — зрачками, с каждым выдохом сладострастно кричала. И даже после того, как я, переполненный отвращением, вскочил с ее потного тела, со стонами металась по дивану, завершая дело руками и постепенно затихая в гнусных последних содроганиях.

В себя я стал приходить только в ванной, принимая контрастный душ — вначале освежающе холодный, затем согревающе горячий. Что же на меня нашло?! Ну, пусть она мазохистка, но ведь я-то не садист! Что за волна меня накрыла? Она, конечно, сыпала оскорблениями, но это уже после того, как я нанес первый удар. Когда ей понравилось и захотелось еще. Но еще раньше — почему я так разозлился? Никогда мне не приходило в голову так грубо обращаться с женщиной.

Вспомнилось странное головокружение. Все это время я был под контролем Кураторов? Внезапная тишина заложила уши. Должно быть, Ленкины оргазмы, наконец, закончились… Хотя нет, это была тишина другого типа. Не просто отсутствие привычных звуков. Это была могильная тишина. Тишина старого склепа. Любой звук умирал, не успев родиться. И, стоя под горячим душем, я вдруг почувствовал озноб. Что-то происходило. Словно невидимая ширма отгородила меня от мира. Я находился в изолированном пространстве, и что-то из другого мира пыталось ко мне прорваться. Вспомнилось, появление в зеркале мертвого Вадима. Да, это было не так давно. Закрутив кран, я подошел к зеркалу. Протер запотевшее стекло. И почти не удивился, не увидев своего отражения. Какой-то далекий странный пейзаж. И резко вдвинувшееся сбоку мертвое лицо Вадима. Подернутый пеленой неподвижный взгляд. Пятна тления на лбу и щеках. Заострившийся нос. И вдруг это мертвое лицо стало отвратительно оживать. Открылся и закрылся рот, переместился немного в сторону взгляд. Скривились губы. Теперь лицо трупа исказила усмешка.

Раздались хрипы. Мертвое горло силилось издать членораздельные звуки. Мертвец пытался заговорить. Не знаю, что приковало меня к месту — ужас или, все же, желание узнать, в чем тут дело. Вадим явно хотел что-то сказать. Усилия его были омерзительны, но стоило потерпеть. Наконец тело, принадлежавшее когда-то Вадиму, научилось складывать бессвязные звуки в некое подобие слов.

— Молодец, — услышал я, — так и надо. Так с ней, сучкой ненасытной и надо.

Каждое слово получалось лучше предыдущего. Труп научился говорить. Это казалось настолько диким, что чувства попросту отключились, уступая место полнейшему безразличию. Ладно. Если не смотреть ему в лицо, можно послушать, что он скажет.

— Я знаю, — продолжал между тем, Вадим, — я знаю, как она умрет и куда, потом попадет. Все предопределено. Расчистка! Расчистка ждет ее! Ничего не изменить… — голос Вадима стал затихать.

— Подожди, — прохрипел я, — подожди, скажи кто такие Кураторы?

— Не… давай… себя… подкупить… — зеркало вновь отражало ванную комнату и мое белое, как мел, лицо.

Итак, Вадим знал о деньгах, знал о судьбе Ленки. Какого черта тогда трепыхаться, если все предопределено?!

Из ванной я вышел пошатываясь. Раскинув ноги, Ленка тряпичной куклой все еще валялась на диване. Ладонь неподвижно лежала на мокром лобке. Я молча оделся, налил полный стакан коньяка и залпом выпил.

Все последующие дни Ленка была неразговорчива. Она извинилась за те оскорбления, которыми осыпала меня в пылу страсти и заверила, что на самом деле плохо обо мне не думает. Особенно — прибавила она со значением — после такой хорошей, проведенной со знанием дела, порки. Я, в свою очередь, извинился за проявленную несдержанность и, соответственно, за порку. За порку — она попросила не извиняться.

Но я сказал, что уже извинился — что ж делать? Может, повторить и больше уж не извиняться? После чего, Ленка странно посмотрела на меня и молча вышла из комнаты.

Про появление Вадима в зеркале я смолчал. Тем более что тот изрек некие неясные пророчества относительно своей безутешной вдовы. И еще я подумал — может, на мою психику в тот момент сумел повлиять Вадим? А потом появился в зеркале, дабы лично засвидетельствовать свое восхищение. Даже говорить ради этого научился!

Вот бред! Я сделал легкий коктейль и присел на диван. Чушь, бред, сон, глюки — все, что угодно, но это не может быть реальностью! Ленка гремела кастрюлями на кухне. Вот это — реальность! Кастрюли, кухня, быт, работа, сериалы по выходным. Редкие встречи с друзьями, встречи с любовницами, шахматы по вечерам с соседом. Но не говорящий труп Вадима в зеркале, не горшок с алмазами, как в арабских сказках, не странные видения будущего, не таинственные Кураторы, стерегущие некий, раз и навсегда заведенный порядок. Что за хреновина твориться?! Что за невероятная бредятина?! Я заметил, что бокал пуст. Вошла Ленка, и я молча протянул ей бокал. Она заодно сделала и себе. Присела рядом, задумчиво потягивая красную, как кровь, жидкость. Так мы и сидели — близкие и очень далекие люди волею судеб, или Кураторов, или мертвого Вадима сведенные вместе в этой квартире, с призраками в зеркале и таинственными звуками в ванной комнате.

Но драгоценные камни были реальностью. Как и изнасилование Ленки в развалинах и странная гибель бандитов. Реальностью было то, что я разбогател, черт возьми, как мне и было обещано. А значит и Кураторы — реальность. Да и все остальное…

Голова кружилась. Хороший коктейль сделала Ленка. Молодец. Жаль, что скоро она.… Но не стоит об этом. Надо просто выпить еще стаканчик и все забудется, и все будет хорошо…

Ленка охотно согласилась, за небольшие комиссионные, реализовать оставшиеся камни, тем более что приобрести их взялся все тот же Борис Михайлович. Все, по-видимому, шло к развязке. Ленка похудела и стала нервной, дерганной. Мысль о деньгах захватила ее полностью. В свободное время она, вероятно, искала исполнителя — того громилу, которого показали мне Кураторы.

Увы,