Она, приглушенно вскрикнув, стала активно двигаться. Мне почти ничего не нужно было делать.

… ублажая своего нового знакомого — тупого громилу, для того, чтобы он в нужный момент убил ювелира. Вот же сука! И этому быку…

Я заставил ее подтянуть колени к груди. И стал таранить внутренности.

… этому быку она охотно отдавалась, сука, наверняка отдавалась с охотой…

— Сильнее! — шептала Ленка, — сильнее… о … боль… еще… еще… — она забросила ноги чуть не за голову, чтобы глубже принять мой член.

… отдавалась быку, а он ее трахал по нескольку раз в день. А еще она у него сосала…

— Сука, сука, — хрипел я, работая тазом.

— Да… да… я сука… я блядь… сильнее…

… а еще бык наверняка трахал ее в попу. Как говориться, и в роттердам и в попенгаген…

— Перевернись! Быстро перевернись!

— Да, да, — шептала Ленка, — все для тебя, все тебе… все… вот… — она оттопырила попку и я, приставив скользкий член к маленькому, горячему отверстию, резко двинул задом. Ленка непроизвольно напряглась, но член, раздвигая тугое кольцо, уже вошел внутрь. Горячо, гораздо горячее, чем во влагалище! И лучше контакт, потому, что тут нет лишней смазки.

… а Саша-бандит, наверное, каждый день так делал. Привык на зоне…

Ленка зажимала себе рот, чтобы не кричать. А ты не пробовала, вот так, сучка? И я мягко обхватил руками ее горло. Сдавил, продолжая сношение. Ленка захрипела. Я ослабил хватку, дал подышать, затем опять удушение и опять бешеные фрикции. После нескольких хваток с последующим ослаблением, Ленка стала хрипеть и содрогаться в мучительном непрерывном, оргазме. Она превратилась в комок сжавшихся мышц. Сжавшихся везде, в том числе и там… Издав приглушенный стон, я излил в Ленку огромную порцию спермы. Мой оргазм тоже длился, как мне показалось целую вечность.

Придя в себя, я заметил, что руки все еще сжимают Ленкино горло. О черт! Я же не хотел! Я не хотел!!

Осторожно переворачиваю обмякшее тело. В застывших глазах мука и что-то еще, непонятное, возможно это остановленное навечно мгновение мучительного оргазма

— Дыши! — Зажав ей нос, я припадаю к полуоткрытому рту. Как там в фильмах? Дыхание и массаж сердца! Через сколько-то там секунд… Так, вдох, массаж, вдох, массаж…

Бесполезно! Нет, надо стараться — мозг может жить… сколько там? Не помню… минут пять? Вдох, массаж, вдох…

В кашле Ленка выплевывает мне в рот порцию слизи. Затем еще — уже на лицо. Но я рад. Рад, черт возьми, что она жива, моя стервочка, моя сучка, предавшая меня и получившая за это клиническую смерть во время оргазма. Да, ей будет что вспомнить! Впрочем, мне тоже.

— Это было превыше всего, — прошептала реанимированная Ленка, — ничего лучше этого со мной никогда не было…

Расслабившись, я пытался отдышаться. Устал. Слишком много трупов за последнее время! И что теперь делать с Ленкой — и свидетелем, и соучастником? Весьма ненадежным, как я убедился, соучастником… Соучастником, предавшим меня и попытавшимся подставить. По канонам воровского мира за такие дела полагается смерть!

Придется нарушить каноны, потому, что я уже простил Ленку. Простил, оттрахал буквально до смерти, а потом реанимировал. Что делать теперь?

Прежде всего, конечно, следовало надеть штаны и умыться. Я встал и невольно поморщился, представив, как мы занимались любовью рядом с двумя трупами. Ленка все еще лежала без сил. Мокрая от пупа до колен, блестя выделениями, она тяжело дышала, закрыв глаза.

— Давай, — говорю ей, выйдя из ванной, — вставай. Посмотри, кстати, что рядом лежит пара трупов. — Ленка не реагирует.

— И скажи… — я замолкаю, как бы в раздумье, — что мне с тобой делать?

Тут уж она подает признаки жизни. Через двадцать минут, предварительно протерев все, к чему прикасались, мы покидаем злосчастную квартиру. Улица встречает нас прохладой и вечерним дождем. Редкие прохожие торопятся добраться до своих уютных домов. На нас никто не смотрит. И, слава богу! Провожаю Ленку до квартиры.

— Ну, чего ты?! Заходи!

С нами тяжелая сумка, набитая долларами. Нужно было бы купить что-то на ужин. День был бурным, потрачено много калорий.

— Я понимаю, — начинает Ленка, — что не имею права теперь даже на небольшие комиссионные…

— Прекрати, — поморщился я, — возьми, сколько надо.

Она смотрит недоверчиво — не вздумалось ли мне пошутить от усталости? Однако, мне не до шуток.

— Возьми, — говорю. — Я даже не буду смотреть, сколько ты возьмешь, — я отворачиваюсь и слышу, как Ленка давиться рыданиями.

— А я… дура… я… тебя хотела… прости… — однако рыдания не мешают ей взять деньги, вероятно несколько пачек, хотя меня это и не интересует.

— Ну, взяла? — спрашиваю.

— Взяла…

— Слава богу. Теперь слушай: скоро приезжает Наташка с детьми, видеться мы с тобой не будем… ну, или очень редко… Запомни — попытаешься как-то указать на меня — смерть тебе!

— Я знаю, знаю… ты был таким страшным… и таким сексуальным…

— Тебя, очевидно, вызовут в ментуру, — продолжаю я, игнорируя последнее замечание, — будет следствие. На тебя, конечно, выйдут — связь с убитыми… с одним — недавняя, с другим — давнишняя, — Ленка опускает голову и занавешивается волосами.

— Откуда ты…

— Не важно… — но для пущего эффекта добавляю, — да я про тебя все знаю! — Ленка смотрит с ужасом.

— Ладно, продумай, что ты будешь говорить. Лучше всего, конечно — вообще, мол, ничего не знаю! Словом, посоображай. А мне и без этого забот хватает.

Она сидит, все так же потупясь. Интересно, куда это она так быстро сунула деньги?

— Ладно, я пошел, — говорю и уже в дверях, обернувшись, добавляю:

— А здорово мы сегодня потрахались!

Глава 8

Когда остаешься один в большом доме, поневоле становится грустно. А мне пришлось остаться одному и именно в большом доме. Кончилось лето, начинался учебный год, детям нужно было учиться. Именно поэтому они… уехали в Англию. Сейчас стало модно отправлять детей учиться именно в Англию. Чем там лучше, чем, скажем, во