и несколько отрешённый, но сейчас, что удивительно, до краёв наполненный теми искренними радостными нотками, за которые я порой готова отдать многое. И второй — слегка развязный и расслабленный. Голос-змея, или голос-дым: густой, тягучий, обманчиво спокойный и ласковый. Моментально узнав его, я, кажется, до самого нутра покрылась мурашками.

Мои предчувствия подтвердились: Миша был здесь.

Человек, которого я никак не могла вычеркнуть из своей жизни, от которого так долго пыталась освободиться, снова находился на, казалось бы, безопасной, моей территории, а его тяжёлая, душная энергетика распирала стены старенького бабушкиного дома.

Первой меня обнаружила Герда. Почуяв знакомый запах, она прилипла носом к щели под зачем-то захлопнутой дверью, начала шумно принюхиваться и скрести лапой. Пришлось взяться за ручку и открыть.

— А вот и наша мама… — смакующим тоном, растягивая слова, проговорил Миша.

Как же я ненавидела эту интонацию! И эту его ехидную улыбочку, за которой могло последовать всё, что угодно: к примеру, резкий хват за волосы и удар затылком о стену.

— Что ты здесь делаешь? — холодно начала я.

— Мам, — перебил Ванька. — Это вообще-то папа. И он ко мне приехал.

— Да! — приободрился Миша, видя поддержку сына. — Могла бы проявить гостеприимство. Как дела?

— У нас всё в порядке, — процедила я, почёсывая Герду, чтобы не атаковала. (Встречая нас с Ванькой, она всегда «прыгала» на нас, то есть, поднималась на задние лапы и закидывала на нас передние, и нужно было непременно уделить ей внимание, чтобы она прекратила.)

— Мам, а где ты была? — неожиданно заинтересовался Ванька.

Я стала судорожно соображать, как бы объясниться за свой внешний вид (чёрт, я же всё ещё в платье!), но за меня уже и так ответили.

— А что, разве не ясно? На свиданке! Да, Кис? — мазнул по мне усмехнувшимся взглядом Миша.

— Вообще-то, на работе! — отбиваясь от чрезмерной любвеобильности собаки, раздражённо отрезала я. — И не называй меня так пожалуйста!

— Прости, привычка.

Миша издевался. Он знал, что в глубине души я всё ещё трепещу перед ним, и, медленно помешивая ложечкой наверняка давно остывший чай, самодовольно наслаждался своей властью.

Чтобы больше не давать ему такой возможности, я хотела уйти к себе, но только раскрыла рот предупредить об этом Ваньку, как он сам ко мне прицепился. Будто специально.

— А вчера где ты была, мам? Я имею в виду вечером… И ночью.

Я встретила его осуждающий взгляд.

— Слушай, ну что ты как маленький?! — снова влез Миша. — У матери что, не могут быть свои дела…

— Всю ночь?

— Почему бы и нет. Она же теперь у нас свободная женщина…

Я не могла дольше выносить это издевательство, и просто так, молча, без всяких предлогов, ушла в свою комнату. Открыла там шкаф, невидящим взглядом пробежалась по полкам, на автомате вытянула домашнюю толстовку и с досадой обнаружила, что пальцы у меня дрожат.

Меня всё ещё трясло от Миши. Я так и не излечилась.

Боже мой… Миша… Мой непрекращающийся ни днём, ни ночью кошмар… Как же наивно я верила в то, что больше никогда его не увижу!..

Миша оставался моим самым чёрным и самым реалистичным сном на протяжении почти двух десятков лет. Мы начали встречаться ещё в юности, он был моим первым парнем. И до развода, на самом деле, единственным.

Мы жили в одном районе, учились в одной школе, и даже были одноклассниками.

Тогда я не замечала за будущим мужем странностей: он был обычным мальчишкой из середнячков, довольно неприметным в плане поведения, прилежным. Только потом я узнала, что за его внимание, оказывается, боролись другие девчонки: Миша считался «красавчиком». Одна я его почему-то в упор не видела. Да, внешне он, наверное, действительно был ничего: рослый, смугловатый, кареглазый, с хорошими пропорциями фигуры, чистой кожей, ушами и ногтями, что тогда, вернее, в том возрасте, считалось уже достижением…

Педантичность. Именно с этого его пунктика начала трещать по швам наша семейная жизнь. Я не могу назвать себя ни неряхой, ни безответственной, но с содроганием вспоминаю, сколько раз мне «прилетало» за неидеально выглаженные сорочки или разложенные «не в том порядке» носки.

Так вот. Миша считался первым парнем на деревне, но из-за того, что это просто был не мой типаж (мне всегда больше нравились «светленькие» ребята), особой симпатии к нему я никогда не питала. Видимо, этим и зацепила его, потому что в старших классах он стал за мной ухаживать.

Тут нужно вспомнить мою маму. Мы много лет не общаемся. Она всегда была человеком деспотичным и холодным. Всё, чего она хотела от меня и сестры — это полного подчинения и даже преклонения. Именно поэтому как раз примерно к завершению школы во мне окончательно созрело желание от неё сбежать.

Куда? — понятное дело, конечно же, замуж. В общем, за Мишу я вышла не по большой любви. Но даже не подозревала, что, освободившись из одного плена, тут же попаду в другой, ещё более жестокий и длительный.

Погрузившись в тяжёлые воспоминания, я не заметила даже, как в комнату кто-то вошёл. И вздрогнула, поняв наконец, что не одна и кто-то уже не первую минуту наблюдает, как я неспешно, задумчиво, переодеваюсь.

Впрочем, это мог быть только один человек. Его почерк.

Глава 20

Марина

Весь следующий день моя голова была забита мрачными мыслями о бывшем муже, его внезапном появлении и предложении. Миша хотел помириться, именно так он и сказал. Не сойтись — слава Богу, до такого он пока не додумался! — но забыть все обиды и общаться хотя бы по-дружески, ради сына. Чтобы он, Миша, мог спокойно приезжать к нему в гости, вместе проводить выходные, праздники, и так далее… Я ответила, что подумаю, но, на самом деле, всего лишь дала себе время набраться сил для отказа — ведь я много лет знаю Мишу. Никогда он не перестанет у меня ассоциироваться с чем-то опасным, с болью…

Никогда я не смогу доверять ему. Этот человек поломал мне психику, подорвал мою веру в людей, в мужчин. Да я просто-напросто боюсь его!..

Я знаю, для чего он появился. Он хочет окончательно отобрать у меня Ваньку, перетянуть его на свою сторону. Ему доставляет удовольствие знать, что я от этого страдаю. Это его месть за то, что я так и не полюбила, несмотря на все «усилия», которые он к этому прикладывал. Как старательно «вбивал» в меня эту любовь…

Мучительные размышления и страх снова остаться беспомощной привели меня к тому, что я всё-таки написала