Оказалось, что лечить Катя действительно умеет, хотя смыслапредпринимаемых ею действий Саприн до конца не понимал. Она давала ему какие-толекарства, мазала определенные точки на теле пахучими мазями, которыенестерпимо жгли кожу, заставляла вдыхать поднимающийся из термоса пар отгорячей воды, в которой развела вьетнамский бальзам и таблетку валидола. Зачемэто нужно, Николай не знал, но послушно выполнял все, что она велела. Он мог бысъесть даже живую жабу, если бы получил ее из Катиных рук.

– Имейте в виду, Коля, – говорила она оченьсерьезно, забирая у него градусник, – я не вылечила вашу болезнь, вамнужно лежать в постели как минимум неделю. Но температуру я вам сбила, и головаближайшие полтора-два часа кружиться не будет, так что до дома вы доедете. Хотяэто, конечно, не дело. Вам бы нужно сейчас поспать часов десять-двенадцать, ане ехать.

Ехать Саприн не хотел. Он хотел сидеть здесь, в этойквартире, рядом с Катей, а еще лучше – лежать и болеть. Но непременно здесь,чтобы Катя за ним ухаживала.

– Где вы научились так ловко бороться сболезнями? – спросил он.

Катя весело рассмеялась.

– В нашей семье было шестеро детей, я – старшая. Мамаочень рано начала болеть, ей пришлось уйти с работы, она с тридцати семи лет наинвалидности. Представляете, восемь ртов прокормить? Родители да нас шестеро.Вот папа и начал ездить на заработки, на Север завербовался, большие деньгиприсылал. Так что я привыкла быть нянькой, на мне мама и пятеро младших стринадцати лет. Поневоле научишься и лечить, и учить, и сопли вытирать. Ясреднюю школу, можно сказать, шесть раз прошла: сама училась и с каждым измладших все уроки переделала да проверила. А сколько костюмов я к детскимпраздникам сшила! А сколько ушибов и порезов залечила! У меня иногда такоечувство бывает, что я пятерых собственных детей вырастила. Может, поэтому изамуж не выхожу. Знаете, кажется, что я материнский долг перед природойполностью выполнила. Хочется немножко передохнуть.

Николай уехал от нее в два часа ночи, дома лег в постель ине вставал вот уже третий день. Ухаживать за ним было некому, Катиными методамилечения он не владел, поэтому страдал от температуры и ломоты во всем теле,принимал традиционный набор лекарств и нетерпеливо ждал, когда болезнь отступитнастолько, что он сможет ездить во всему городу, разыскивая Тамару. Жил онодин, где-то в Подмосковье, на теплой зимней даче жила его мать со своимтретьим мужем, но Николаю и в голову не могло прийти позвать ее. Мать онненавидел.

Вера Григорьевна никогда не утруждала себя заботой о детях.Отправив шестимесячного Колю к своей матери в далекую украинскую деревню, оназа двенадцать лет ни разу не навестила его, ограничиваясь денежными переводамии посылками. Ее мать, Колина бабушка, была женщиной мудрой и доброй и, хотяповедения дочери не одобряла, ни разу не говорила об этом вслух при мальчике.Напротив, внушала ему мысль о том, что его мамочка – самая чудесная, самаякрасивая, вон как она заботится о нем, и деньги шлет, и подарки к праздникам.Когда Коле исполнилось двенадцать, от матери пришло письмо, в котором онапозволяла наконец прислать мальчика обратно в Москву. Коля, выросший рядом сбабушкой-сказочницей, чувствовал себя принцем в изгнании, а маму, которую дотой поры ни разу не видел, считал не меньше чем доброй королевой, которую злыевраги заставили расстаться с единственным сыном. Теперь с происками враговпокончено, и она зовет его, своего любимого сына, обратно.

Реальность, однако, оказалась грубее, жестче и пошлее. СКолиным отцом мама, как выяснилось, давно развелась, от второго брака у неебыла трехлетняя дочка Ирочка. Мамин новый муж с самого начала не одобрял, чтоКоля живет не с ними, и требовал, чтобы Вера Григорьевна вернула сына домой, нота отговаривалась, ссылаясь на стесненные жилищные условия: они жили воднокомнатной квартирке. Когда муж получил от своего ведомства огромнуютрехкомнатную квартиру, оттягивать Колино возвращение причин не нашлось, и ВераГригорьевна сдалась.

Та семейная идиллия, о которой мечтал мальчик, трясясь ввагоне поезда Киев – Москва, продолжалась ровно неделю. В течение этой неделиВера Григорьевна облизывала сына, подкладывала ему в тарелку самые лучшие кускии сокрушалась, что он такой худенький, озабоченно обсуждала, не различаются лишкольные программы на Украине и в Москве и не окажется ли Коля отстающим. Однимсловом, всячески изображала заботливую и любящую мать. Через неделю всекончилось, и Коля даже в свои двенадцать лет понял, что самое главное дляматери – это она сама, ее удобства и ее собственные желания. Была бы ее воля,она бы развелась и со вторым мужем, а с Ирочкой поступила бы так же, какпоступила в свое время с Колей. Но при разводе пришлось бы размениватьквартиру, а этого ей не хотелось – уж больно она была большая, да еще в самомцентре Москвы. Все знакомые от зависти с ума посходили.

Зато с Олегом Петровичем, мужем матери, отношения у Колисложились очень хорошие. Олегу было совестно за поведение жены, и он изо всехсил старался искупить ее вину: проводил с детьми много времени, водил их в цирки в зоопарк, Ирочке покупал куклы, с Колей занимался спортом. А через три годапогиб. Только тогда Коля и узнал, что Олег Петрович работал в Комитетегосударственной безопасности.

Вера Григорьевна горевала недолго, в конце концов всеполучилось так, как она хотела: квартира осталась ей, пенсию на Ирочку онаполучала солидную, а главное – теперь никто больше не упрекает ее в том, чтоона плохая мать и не заботится о своих детях. Коле шел шестнадцатый год, и оностро ощущал, что мешает матери, путается под ногами, занимает целую комнату,да вдобавок быстро растет и потому много ест и ему постоянно требуется новаяодежда и обувь. Ирочку Вера Григорьевна отдала в школу-интернат для детейсотрудников МИДа. К МИДу она никакого отношения не имела, но на работепокойного мужа похлопотали, и отныне Ира постоянно находилась в этом интернатесреди детей, родители которых уехали в длительную загранкомандировку, и домойявлялась только на выходные.

Николай старался как можно меньше бывать дома, радостнопринимал приглашения школьных приятелей пойти к ним в гости или поехать надачу, записался во все мыслимые и немыслимые кружки и секции, чтобы было чемсебя занять вне дома, а не болтаться по улице: страх перед бездельем былнакрепко привит все той же мудрой бабушкой, вырастившей его. Закончив десятьклассов, Коля Саприн, кроме серебряной медали, имел первый разряд по легкойатлетике, знал очень прилично английский язык и чуть хуже – немецкий, играл наэлектрогитаре и ударных и умел массу других нужных и полезных вещей. А навопрос, кем он хочет быть, отвечал не задумываясь: «Хочу работать в КГБ, какОлег». И дело здесь было не в романтике, а в том, что покойного мужа матери онпо-настоящему полюбил, очень к нему привязался и хотел стать похожим на него.

И снова помогли бывшие сослуживцы Олега Петровича. Николайпоступил в Высшую школу КГБ и через четыре года надел лейтенантские погоны сновенькими сверкающими звездочками. Карьера его продвигалась вполне успешно,пока не грянул путч 1991 года. Под сокращение он не попал, считался молодым иперспективным, имел за плечами несколько удачно проведенных операций за рубежом,но с новым руководством Николай сработаться не сумел, и его «вежливопопросили». Приобретенные профессиональные навыки позволили ему найтисобственную «экологическую нишу», в которую регулярно капали солидные деньги.Он стал специалистом по деликатным поручениям.