Кое-как дожидаюсь назначенного времени, чтобы просунуть вокошко свою жалкую торбочку с пшенной кашей для Кости, – и снова начинаювсхлипывать, когда вспоминаю, что убит человек, который заботился о том, чтобыу всех заключенных была еда. О моем Косте заботился…

Я хотела идти к Борисоглебским, чтобы узнать о брате? Теперьузнавать не у кого, но я все равно пойду к ним! Вернее, к ней. К АнастасииНиколаевне. Поддержу хоть словом… Как она там, бедняжка? Как пережила этострашное известие? Сердце разрывается, когда думаю о ней. Ох, ну зачем, зачемтот человек обнадежил ее, посулил свободу мужу, посулил жизнь?! Лучше б необещал, коли не был уверен!

Бреду пешком на Сергиевскую, угол Заиконоспасской. Трамваи,ввинтиться в которые мне иногда удается, сегодня отчего-то не ходят. А впрочем,нынче у меня нет настроения толкаться в пошлой толпе! Иду, не в силахрадоваться теплому ветру и проблескам солнца меж сырых и серых туч. Все мысли обедной Анастасии Николаевне… Какой я увижу ее? Смогу ли утешить?

Я так задумалась, что едва не попала под автомобиль. Подчерный, роскошный «Кадиллак» с клаксоном, который протрубил «матчиш» [23] надсамым моим ухом. За рулем матрос. Я шарахнулась, успев заметить фигуру назаднем сиденье – миниатюрная женщина в черной кожанке. Гладко причесанныечерные волосы, напряженный взгляд из-под густых ресниц… Тоже содком ? А может,сама комиссарша? В кожаных куртках абы кто не ходит.

Только тут вижу, что, оказывается, я уже стою около нужногомне дома. С замиранием сердца дергаю за цепочку звонка…

Дверь отворяет седая дама. Лицо ее в красных пятнах от слез.Приглашает войти в небольшую уютную прихожую.

– Аси нет, – с трудом выговаривает она. – Думаю, что ее нетв живых.

Я прислоняюсь к стенке: ноги подкашиваются от этих простыхслов.

– Я ее тетушка, – тихо говорит дама. – Вела у них с АлексеемВладимировичем хозяйство. В среду Асе стало известно, что ее муж расстрелян,хотя до этого… – Она смотрит на меня растерянно, словно решает: говорить илинет? – До этого бедная девочка была полна надежд… ее уверили, пообещали…

– Кто? – спрашиваю я, однако этот вопрос дама предпочитаетне услышать.

– В среду, – продолжает она все так же тихо, – сталоизвестно, что Алексей Владимирович убит, и она тотчас ушла. С тех пор ее нет.Ася никогда не говорила о самоубийстве, но я знала, знала, что она не переживетсмерти Алешеньки!

«В прошлую пятницу мой муж смог подойти так близко, что яисхитрилась протянуть ему руку, и он поцеловал мои пальцы. Ах, кабы и сегодняудалось!» – вспоминаю я оживленный, счастливый голос – и крепко жмурюсь, чтобыудержать слезы.

– Оставила ли она записку? – спрашиваю я.

– Буквально два слова: «Не ждите и не ищите меня», – шепчетдама.

– Но можно же узнать наверняка… – бормочу я, сама понимая,что горожу чушь. О самоубийцах не пишут в советских газетах. В советском раю неможет быть самоубийств!

– Но вы пытались искать? – настаиваю я. – Вдруг она ушла кдрузьям, к знакомым…

– У нее никого нет, кроме меня и брата. А он уехал, придетсяждать, пока вернется. Господи, как хорошо, что хотя бы вы пришли, а то мне дажепоговорить об этом ужасе не с кем!

Поговорить? Мы вообще больше не говорим. Мы стоим и убитомолчим.

Самое ужасное, кажется мне, что бедная девочка была убежденав благополучном исходе. Она ждала мужа домой! Именно крушение надежды оказалосьсамым страшным. Ее обманули… Невольно? Надеюсь!

Да, говорить тут не о чем. Тихо прощаюсь, оставив свой адреси взяв перед уходом с седовласой дамы обещание непременно сообщить мне, еслиАнастасия Николаевна все же воротится или подаст о себе весть. Обе мы прекраснопонимаем, что, скорей всего, ей не придется исполнять это обещание, но все жеуговариваемся. А вдруг?..

«Вдруг»… Какое прекрасное, обещающее… и какое лживое слово!

Наконец я ухожу. Дама выходит проводить меня на крыльцо ивдруг отшатывается при виде черного «Кадиллака», пронесшегося мимо. На лице еенескрываемый ужас. Она кидается обратно в прихожую и захлопывает за собойдверь.

Странно, думаю я. А ведь это тот же самый «Кадиллак»,который я уже видела несколько минут назад. Та же несгибаемая фигураматроса-шофера у руля, та же миниатюрная комиссарша, полулежащая на заднемсиденье…

Я случайно поймала ее темный взгляд, и удивительное ощущениепронзает меня. Где-то я уже видела эти черные мрачные глаза…

И тотчас вспоминаю, где. Комиссарша похожа на футуристку скрашеными сосками под рыболовной сетью! Ну, на ту самую, у которой в стихахдуша, как мимоза, и еще солнце с какими-то там змеями… et cetera, et cetera…

Да нет, быть не может. Чепуха, бред!

Неужто та самая футуристка? Но что ей нужно возле домаполковника, убитого в Чеке, и его жены, которая покончила с собой отнепомерного горя?

Стоп, стоп… А не она ли посулила Анастасии Николаевне спастиее мужа, а потом не исполнила обещание?

Не смогла? Не захотела? Да и вообще: это она или не она?Елена, как ее там… Елена Феррари! Арлезианка!

Она? Или мне почудилось? Как бы узнать наверняка?

Честно говоря, я думала, что меня перехватят еще в аэропортуНижнего…