Грибов выключил телевизор, висевший под потолком в углу, и кабинет погрузился в тишину, где обречённость и смерть чертили свои кривые параллели. Он резко выдохнул, чувствуя, что задыхается от переизбытка чувств, которые мощными руками сжимают его шею.

Запах нового времени ощущался повсюду, а здесь в подземелье резидентуры, он имел особый аромат, не поддававшийся точным определениям.

До выступления президента России по центральным канал телевидения оставалось меньше часа. Никто не знал, с чем обратиться к своим гражданам глава государства, но надеяться на что-то хорошее не приходилось.

Алексей достал из ящика стола бутылку шотландского «бленда» вместе с двумя стаканами. Его, чуть дрожащая от нервного перенапряжения рука, разлила по двойной порции виски, и воспоминания, бурлящим потоком заполнили голову.

Всё уходило и исчезало, оставляя после себя лишь круги на воде.

Новость о гибели полковника Громова в центре Москвы, чья машина напоминала решето после очередей из автоматов «Калашникова», застала Алекса и главу резидентуры Соловьёва врасплох.

Пальцы правой руки плотно обхватили стекло стакана и Грибов осушил его до дна. Сердце в груди Алексея сжалось и привкус горечи заполнил ротовую полость.

Время не собиралось останавливаться, а только лишь стремительнее неслось вперёд, отбивая стуком стрелок очередные минуты и часы.

Дверь кабинета открылась, и полковник Соловьёв замер на пороге, не решаясь, сделать новый шаг вперёд.

Алекс поднял голову и, увидев главу резидентуры, достал из ящика рабочего стола ещё один стакан.

Геннадий Викторович зашёл в кабинет, закрыв за собой дверь, и расположился на стуле-кресле:

— Полковник Громов — это большая потеря! — вздохнув, начал Соловьёв, неотрывно смотря, как Грибов наполняет стаканы «блендом». — Одно я могу сказать точно! Михаил Иванович был большим патриотом, родившемся в стране, которой больше нет на политической карте мира. Он прошёл горнило первой чеченской кампании и, после всего этого, не потерял веру в светлое будущее. Я никогда не слышал от него, что он о чём-то жалеет в своей жизни! Помянем, Иваныча! Бой ещё не окончен! — закончил глава резидентуры и осушил стакан…

Москва. Кремль. Несколькими часами ранее

Синьор Ривейра достал из внутреннего кармана пиджака футляр с сигарами, расположившись поудобнее на обитом золотистой тканью кресле, и его взгляд пробежал по убранству комнаты отдыха президента России. Лоренцо не любил суетные столицы, такие, как Москва, чувствуя себя в них, как в огромном муравейнике, где среди видимого порядка, царил хаос. Россия в понимание синьора Ривейры оставалась особенным феноменом, понять который он был не в силах. Время и обстоятельства не сгибали её, а только придавали ей сил для ещё более весомого в мире возрождения.

Лоренцо зажал в губах кубинскую сигару и закурил, выпустив изо рта крепкий табачный дым.

Дверь комнаты открылась и внутрь вошёл президент Игнатьев, на чьём лице, как всегда, проявилась радушная улыбка на округлом лице. Он подошёл к дивану, стоявшему напротив внушительных размеров телевизора и, расстегнув пуговицу на пиджаке чёрного строгого костюма, перед тем как сесть, поприветствовал синьора Ривейру:

— Рад приветствовать Вас в сердце России! — произнёс президент и расположился на диване с обивкой из золотистой ткани.

— Премного благодарен! — выпустив изо рта табачный дым, поблагодарил Лоренцо, бросив короткий взгляд на Игнатьева. — Позволю себе добавить, что радость — это всего лишь миг, а его удел скоротечен!

— Как везде и всюду, синьор Ривейра! — уверенным голосом, добавил президент, проведя по светло-синему галстуку, закрывавшему пуговички голубой сорочки.

— В Риме всё несколько по-другому! — удобно расположив локти на подлокотниках кресла, уточнил Лоренцо.

— С этим трудно не согласиться! «Вечный город» отличается особым постоянством. Там очень не любят императоров! Это история, и ничего более! — вздохнув, с иронией поделился своими мыслями, президент.

— Везде есть свой колорит! У вас он заключается в трупе, лежащем на главной площади страны.

— У нас в России, всем должно быть хорошо и даже трупам! — с улыбкой на лице подметил Игнатьев. — Мы не стремимся забывать прошлое и его уроки, а за просмотр трупа вы ещё и платите деньги!

— Мир полон заблуждений! Впрочем, пора перейти к делу, — положив сигару на пепельницу, лежащую на небольшом столике под рукой, начал синьор Ривейра. — Скоро начнётся «вторая фаза» и мы ждём от вас выполнения ранее достигнутых договорённостей. Вы, ведь, не хотите превратиться из уважаемой на мировой арене личности в изгоя?! — взяв в руку бокал с бренди и сделав небольшой глоток, продолжил Лоренцо.

— Разве у меня есть выбор?! — сосредоточенно посмотрев в глаза синьора Ривейры, будто, решив устроить с ним дуэль, произнёс Игнатьев. — Безгрешных людей на земле не существует! Однако, стоит добавить то, что ничего вечного в этом мире не бывает, а, значит, всё тленно! Думаю, Вы понимаете, о чём я?!

— У вас неплохой бренди! — осушив бокал и поставив его на столик, оценил напиток Лоренцо и зажал в губах сигару.

— Армяне знают толк в виноделии! В нашей стране этот напиток называется коньяком, а не бренди, но тем не менее большинство людей предпочитают водку, и я не исключение! — поделился своими предпочтениями Игнатьев.

— У вас скоро обращение по телевидению?

— Так и есть!

— Что ж! Желаю вам удачного выступления! — затушив в пепельнице окурок сигары, произнёс синьор Ривейра и, опираясь на трость, встал с кресла. — Ждите моего звонка!

Лоренцо выпрямил осанку и с чувством собственного достоинства, неспешным шагом с акцентированным стуком трости о паркет, направился к двери, за которой его ожидали верные телохранители…

Рим. Посольство США. Резидентура

Болевой синдром разыгрывался с новой силой, требуя очередной дозы анальгетика. Мэтьюс сжал зубы, превозмогая боль, и продолжал идти по центральному проходу оперативно-аналитического зала с помощью опостылевшего костыля. Единственное, что приносило чувство удовлетворение Диллону, так это возвращение в резидентуру Анджелины живой и невредимой.

Он остановился на «пяточке» напротив работающего экрана монитора, где по «CNN» шло очередное аналитическое ток-шоу, изобиловавшее броскими и агрессивными заявлениями сенатора от республиканской партии. Впрочем, агенту Мэтьюсу было к этому не привыкать! За годы, проведённые с президентом, он слышал и не такое, но никогда этого ни с кем не обсуждал. Профессиональная этика?! Отчасти! Скорее, просто не желание погружаться в эту огромную лужу с дерьмом! О политической элите Диллон смог бы написать несколько книг, если бы у него была такая возможность. Лицемерие балаболов очень далёких от простых американцев и их проблем, вызывало у Мэтьюса лишь саркастичную улыбку, а обрисованное до мельчайших штрихов «лицо врага» в виде бурого медведя с кровавым оскалом, оставалось самым востребованным оправданием, объяснявшим бездействия в социальных проектах.

Его взгляд соскользнул с экрана монитора