Эмалет отвернула крышку большой пластиковой бутылки ипринялась жадно пить. Какое чудесное молоко. Конечно, с материнским его несравнить. Но все равно очень вкусное. Как жаль, что у матери больше не осталосьни капли молока. Ей так хотелось припасть к материнской груди. Так хотелосьлежать в теплых объятиях и сосать, сосать… И за то время, что она провела вдалиот матери, желание это не притупилось. Напротив, становилось все более острым.Когда Эмалет вспоминала о матери, она едва сдерживала слезы.

Но она высосала из материнской груди все молоко, допоследней капли. Она выросла. Теперь она большая. И она покинула мать лишьпотому, что не могла поступить иначе.

Хорошо бы те добрые коричневые люди нашли маму. Хорошо быони похоронили ее как полагается. Может, они даже споют над ее могилой иукрасят холмик цветами. Мама больше никогда не проснется. Мама больше никогдане заговорит. Ее грудь никогда не наполнится молоком. Мама отдала ей все, чтомогла.

Теперь мама мертва. Эмалет должна найти Майкла, должнаисполнить мамину просьбу. Чувство любви и нежности овладело ею, когда онавспомнила о Майкле. Ведь его любила мама. А потом Эмалет отправится вДоннелейт. Может быть, отец уже ждет ее там?

Эмалет пила и пила. Мужчина смеялся, глядя на нее. Он опятьповернул ручку приемника, сделав музыку громче. Бум, бум, бум. Эмалет выпустилаиз рук бутылку и вытерла губы. Ей пора идти.

— Пока, — сказала она.

— Погоди, лапочка. Куда ты так спешишь?

Он опустился рядом с ней, осторожно убрав подальше бутылку состатками молока.

— Хочешь мороженого? Обычно те, кто любит молоко,обожают мороженое.

— Я никогда раньше его не пробовала, — призналасьЭмалет.

— Неужели? Детка, тебе очень понравится, —пообещал мужчина, открывая пакет. Он принялся кормить Эмалет с маленькой белойложечки. Да, этот новый вкус, такой восхитительно сладкий, еще больше напоминалвкус материнского молока. Упоительное воспоминание заставило Эмалет вздрогнуть.Она забрала у него картонную коробку и стала есть сама, довольно урча инапевая. Музыка и вкус мороженого сливались воедино. Они вновь поглотили весьмир. Эмалет попыталась стряхнуть наваждение. Она здесь, в маленьком домикепосреди леса. Сидит на полу, а рядом с ней какой-то человек. Все танцоры ужеушли. Он хочет сделать с ней это. После того как он сделал это первый раз, наполу осталась кровь. Эмалет коснулась засохшего пятна.

— Он умер. Сразу умер.

— О чем ты, детка? Кто умер?

— О ребенке. Я не могу делать детей с мужчинами. Толькос отцом.

— Детка, что за ужасы ты говоришь! Такие жуткие тайнылучше держать при себе.

Она не поняла, что он имеет в виду. Но он был счастлив. Онбыл с ней так добр. Он считал ее красивой. Правда, об этом он не говорил, но всловах не было нужды. Она все понимала по его глазам. Музыка могла играть илимолчать, но взгляд мужчины неизменно светился восхищением. Ему нравилсяисходивший от нее молочный запах. Благодаря этому запаху он чувствовал себямоложе.

Мужчина потянул Эмалет за руку, заставив встать. Коробка смороженым упала на пол. Ей было приятно, когда он сжал ее в объятиях. Такприятно качаться туда-сюда, туда-сюда. Так раскачивался колокол, которыйсозывал людей в долину.

«Слышишь звон, изгоняющий дьявола? Слышишь звон?»

Он крепче стиснул ее в объятиях, прижав к своей крепкойгруди. Странное, сладостное чувство.

— О, у меня появилось свое молоко, — прошепталаона и слегка подалась назад, пытаясь прогнать прочь музыку, звучавшую вголове. — Посмотри.

Она торопливо расстегнула рубашку и нажала на один изсосков.

На розовой коже выступила крошечная капля молока. Она знала,что пить свое собственное молоко нельзя. Ей хотелось к матери, хотелось любви иласки. Но надо же, в ней только что умер маленький ребенок, и сразу появилосьмолоко. Но если мужчина прекратит попытки делать с ней детей, молоко исчезнет.А если не исчезнет? Все равно. Когда они с отцом соединятся, чтобы выполнитьсвое предназначение, ей понадобится молоко — груди, полные молока… Из ее чревавыйдут дети. Красивые, сильные дети. И все они захотят молока. Она будет рожатьи рожать, пока долина вновь не наполнится жителями, как это было в давниевремена, когда люди приехали с островов.

Эмалет выскользнула из его объятий, опустилась на колени иподняла с пола бутылку с молоком. Музыка завораживала ее, лишала способностидвигаться. Музыка заставляла ее забыть обо всем.

Она пила и пила, пока в бутылке не осталось ни капли.

— Ну, лапочка, такой любительницы молока я еще невстречал.

— Да, я очень люблю молоко, — согласилась она исразу забыла, что он только что сказал.

Музыка. Надо выключить музыку. Мужчина заставил ееопуститься на пол.

— Давай, киска, сделаем это еще раз.

— Хорошо. Но у меня опять потечет кровь, и ничегобольше. — Груди ее слегка болели. Но, вероятно, так было надо. — Ясказала, мы не сможем сделать ребенка.

— Скажи мне лучше, детка, почему ты такая сладкая.Никогда прежде я не встречал такой чудной девчонки. Никогда… никогда…

Собрание родственников в столовой началось ровно в час дня.Сиделки обещали немедленно позвать Майкла, если в состоянии Роуан произойдутхотя бы малейшие перемены.

В это время дня столовую заливали потоки света. Лучи солнцаврывались не только через окна, выходящие на юг, в сад, но даже и через тоединственное окно, что выходило на север, на улицу. При дневном свете нафресках, изображающих пейзажи Ривербенда, можно было разглядеть куда большеподробностей, чем при электрическом. На буфете сверкал безукоризненноначищенный серебряный кофейник. Дополнительные стулья, которых потребовалосьмножество, тесно стояли вокруг овального стола.

После того как члены семьи расселись, в комнате повислонапряженное молчание. Первым его нарушил доктор.