Он и Стёпка одновременно посмотрели на небо. Но к их удивлению, солнце было всё там же, не сдвинувшись ни на вершок.

– Машину вместе делали, значит, и отвечать вместе! – возражал Стёпка. – Ты как знаешь, а я Митю в беде бросить не могу. Будь, что будет.

Снизу кричали, что ежели они не выйдут добром, их возьмут силой.

– Эх, чувствовала моя голова, что недолго ей на шее торчать! – Тёма схватился за голову, словно желая убедиться, что она ещё на месте. – С самого начала не хотел во всё это ввязываться! Это ты всё! – набросился он на Стёпку. – Из-за твоего благородства!

Солдаты начали штурм ворот. Митя закричал, что во всём виноват он один, ему и идти к Петру Алексеевичу. Но Меншиков ответил, что был приказ доставить всех троих с их машиной чёртовой.

Солдаты уже почти расковыряли ворота бердышами, когда створки распахнулись. Солдаты расступились. Мальчики, ни на кого не глядя, вынесли обломки «чёртовой машины». Приземление, видно, было аварийным: лопасти винта покосились, одна отвалилась совсем. Оторвалась верёвка. Мальчики осторожно поставили аппарат на землю, встали вокруг столба. Тёма негромко, всё так же не глядя на солдат, приказал:

– От винта! В смысле, отойдите подальше.

Солдаты, уже видевшие полёт машины, поспешно отбежали, Меншиков, сохраняя достоинство, отступил всего на несколько шагов. Тёма понял, что дальше они уже не отойдут, взмахнул рукой, и все трое рванули прочь.

Обежав крепость, понеслись по деревянным мосткам вдоль реки. Солдаты топали следом.

Мальчики перескочили небольшую изгородь и оказались на чистенькой улице Немецкой слободы[39]. Помчались по дорожке, посыпанной песком, вдоль рядов аккуратных домиков с цветниками под окнами. Некоторые дома были оштукатурены и раскрашены под кирпич. Средь жаркого летнего дня по улице неслись трое ребят – двое в беличьих полушубках и колпачках, а третий в длинном обгоревшем кафтане. Из-за низеньких беленьких оградок на них с изумлением глядели женщины в чепчиках и фартуках, склонившиеся над цветочками и кустиками, и мужчины в коротких кафтанах, чулках и башмаках, курившие трубочки на лавках у домиков.

Неизвестно откуда взявшийся граф поскакал рядом. Он быстро и страстно зашептал на ходу, для секретности прикрывая рот ладонью:

– Гениальная идея! Только никому не слова. Будем скупать земли вокруг Москвы. Кое-какие клинья я уже подбил. Осталось порешать пару вопросов[40]…

Солдаты приближались. Граф исчез, словно растворился в воздухе. Ребята свернули в первый же проулок. Перемахнули через высокий забор и оторопели – на них удивлённо смотрел невероятной величины белый медведь. Вокруг, в клетках и за изгородями, было множество разнообразных животных и птиц. Были здесь даже дикобраз, синяя лисица и несколько соболей…

Погоня пробежала по зверинцу, всполошив птиц, голубей и разноцветных уток на прудике. Рычали из своих загонов леопарды. Перелетая из угла в угол, метались по клетке взволнованные песцы. Распустив хвост, диким голосом орал павлин. И только в углу вольера неподвижно замерли две большие белки…

Беглецов нигде не было видно. Подбежавший офицер приказал солдатам следовать дальше.

Сквозь решётку вольера просунулась голова графа, горячо зашептала белкам:

– Всё схвачено. Все эти земли, где Останкины-Хвостанкины, сейчас пустуют. Цена вопроса – тьфу! – Граф для иллюстрации плюнул и одновременно потряс туеском, судя по звуку, несколько опустевшим. – Так что, как вернёмся в девятнадцатый век…

Пока граф излагал свой план, белки встали на ноги. Это были Тёма и Стёпка в вывернутых мехом наружу полушубках. Павлин собрал свой хвост. Обнаружился прятавшийся за ним Митя. Павлин покосился на Тёму. Тёма, прижав руку к груди, с благодарностью ему поклонился. Павлин в ответ небрежно кивнул.

– Вон они! Хватай! – оглянулся офицер.

Граф немедленно исчез. Мальчики понеслись по песчаным дорожкам Кукуйской слободы.

…На берегу ручья медленно крутилось водяное колесо мельницы. Стояла телега, гружённая мешками с зерном. Изнутри доносился скрип жерновов. По ту сторону ручья лежало поле. Из окошка выглядывал мельник в белом колпаке. Всё лицо его было обсыпано мукой. Он с удовольствием вдыхал аромат цветов с луга. Послышался топот. Мельник обернулся. И перекрестился в ужасе. По бревенчатому настилу с грохотом неслись Тёма, Стёпка и Митя. Ворвались в мельницу и, пробежав её насквозь, выскочили с другой стороны.

Через дорогу от мельницы стояла кондитерская лавка с золочёным кренделем на вывеске. В лавке за столом, накрытым клетчатой скатертью, сидели и пили кофе директор первого русского театра Йоганн Кунст и композитор Бортнянский. Кунст уговаривал Бортнянского написать музыку к комедии «Августинья, или Весёлые похождения монаха Бертольдуса». Композитор уже склонялся к согласию, когда из мельницы выскочили три белоснежные фигуры, без сомнения ангелы, и, почти не касаясь земли, пролетели мимо окна и исчезли. Бортнянский понял смысл знамения и с тех пор писал только серьёзную церковную музыку.

А мальчики, с головы до ног усыпанные мукой, скрылись за кондитерской лавкой.

Погоня побежала следом, но путь солдатам преградила свадебная процессия: офицеры в парадных мундирах на белых лошадях, белая свадебная карета, экипажи гостей… Когда кортеж проехал, солдаты бросились через дорогу, но беглецы, видимо, успели скрыться. Разделившись на две группы, солдаты побежали по боковым улицам.

А мальчики в это время стояли на запятках белоснежной свадебной кареты. И сами они, в засыпанной мукой одежде и с белыми лицами, выглядели очень на месте. Как только карета свернула к кирхе[41], беглецы спрыгнули на землю и, миновав шлагбаум, выбежали из Немецкой слободы.