Тихо мяукнула Руна. Спрыгнув с кресла, кошка мягко потерлась боком о мои ноги и впервые пошла на руки. Обняв урчащее тельце, я снова всмотрелась в свое отражение в оконном стекле. Вся правда – там, заметила Карина. Блеклая, тень себя прежней, расплывчатая и нечеткая. Размытая. Невнятная личность. Светлая некогда душа, подавленная и изъеденная окружающей тьмой из бед, вины и потерь. Дрожащая, едва заметная. А рядом – огромные белые глаза кошки, немигающие, мерцающие тусклым серебром. Да, мы все не те, кем кажемся, а правда – вот она, в отражениях. То, чего я не замечала...

Руна укусила не больно, но неожиданно. Цапнула за руку, не то требуя свободы, не то всё же отвлекая. Я наклонилась, опуская кошку на ковер, посмотрела в ее чернильно-черные настороженные глаза и сердито тряхнула головой, отгоняя депрессивные мысли. «Рудимент» в чем-то прав – мы плохо себя знаем и боимся подсознательного, темного, загнанного подальше и поглубже другого «я», которое иногда, пользуясь твоей магией и слабостью, кристаллизуется в нечто... Но по поводу чуланов я бы поспорила. Личность – это не чулан в замке, это дом для души. Сегодня один, а завтра другой.

Будучи пространственно-временной ведьмой, я давно убедилась в том, что мир – всего лишь иллюзия. И сегодня ты видишь один слой реальности, а завтра – другой. А зависит видимое от такой банальной вещи как самочувствие, физическое и психологическое. Счастливый и здоровый человек не хочет видеть страдающих и больных – и не видит, слой его реальности, даже серой и дождливой, наполнен теплом, солнцем и светом, где нет места горемыкам. И наоборот. В конечном счете реальность зависит от того, с какой ноги ты встал и смог ли встать. Иллюзия.

И личность – иллюзия. Ты можешь годами строить себя и наблюдать, изучая, подбирая и тренируя нужные качества, согласно общественным требованиям или собственную эгоизму, а потом случается внешний катаклизм – и внутренний коллапс. И ты находишь новые ценности и убеждения, которые сберегут от желания спрыгнуть с моста и станут якорями. И из общительной душки оборачиваешься нелюдимой недотрогой. Уходишь из разрушенного дома в целый – или строишь в изуродованной катастрофой местности то, что получается, опираясь на известную теперь сейсмоопасность. Меняешь одну иллюзию на другую. И держишься за нее, пока есть необходимость. Пока не можешь встать и увидеть иную реальность – и себя в ней иным.

Есть три вещи, которые умирают быстро, не оставляя после себя ничего, кроме разочарования, – надежды, мечты и личности. Три самые нужные и самые страшные иллюзии реальности.

Руна заразительно сопела носом в кресле, а я всё ходила из угла в угол, устав от собственного общества и дурацких мыслей, полная желания или удрать прочь, на дело, или уснуть... Но засыпать было страшно. И уходить некуда. От себя, как известно, не убежать. Меняй страны, города и гостиницы, зеркала, темные стекла или воду – отражение всегда будет поблизости, только обернись... и сразу вспомнишь. И, пометавшись в безделье, я смирилась с неизбежным. С разговором. И с памятью. До утра, коли не заснуть.

Достав инструменты, я включила ноутбук, запустила в проигрывателе классику и до рассвета, работая над артефактом, вспоминала, говорила... примирялась. Прощала себе самую главную свою оплошность – невнимательность. Когда нет мира в душе, нет и лада в делах, говорила Натка. А лад мне очень нужен. Я не выбирала прошлое – потерю матери, жизнь с нечистью, ведьмин путь и пространственно-временную силу, сблизившую меня с Верховной так, что и без «угля» я оказалась здесь, при деле. И, конечно, я не выбирала преступление. И наказание.

Всё это однажды случилось – и выбрало меня. Но неужто я не смогу теперь, с таким-то опытом, выбрать будущее?.. Черт возьми, и с искалеченным «углем» я остаюсь ведьмой, понимающей пространство и время. Просто раньше я понимала их по делу – по заказам других, а теперь... Поработаю на себя.

А утро принесло неприятный сюрприз – продолжение домашних посиделок. Ужасно хотелось напиться кофе и пойти проверить дома, отмеченные на карте стародавних, но вместо этого я, зевая, закончила работу над заговоренной шкатулкой, спрятала туда все ценные артефакты и заперла на ключ. Убралась, вытерев инструменты и стол, перекусила крекерами с чаем и надолго застряла у окна.

Кошка, проснувшись, перебралась на стол, обнюхала внимательно шкатулку и обвилась вокруг нее неподкупным стражем. Я улыбнулась. Поняла меня без слов – явно работа Карины. Так я понимала свою семейную нечисть – благодаря магическим связям, устанавливаемым главой семьи. И так теперь я немного понимала Руну, а она – меня. Мертвая ведьма ухитрилась провести между нами подобие связей.

Булькала вода в кружке. Уютно урчала кошка. Скрипели половицы в коридоре, рассказывая о просыпающихся гостях города. А он захлебывался в круговерти снега.

За окном бушевала буря – тяжело топала по крыше, выламывала водосточные трубы, скребла по стеклу и холодно дышала в окна, проникая в щели сквозняками, сжимая необъятный мир до размеров крошечного номера на задворках сибирской глуши. И было в этой непогоде что-то очень неприятное, нехорошее... и отчего-то знакомое. Точно я уже сталкивалась с подобным, но где, когда?..

Большая часть волшебства в мире кажется

несуществующей, потому что мы слишком слепы

или слишком заняты, чтобы его увидеть.

Андрэ Нортон

Прогуливаясь у гостиницы и поглядывая на мост, я прокручивала в памяти всё, что случилось со мной со времени приезда. «Рудимент» неожиданно напомнил о том, о чем я, отойдя от ведьминых дел, забыла, – о своей патологической невнимательности.

Перевалило за полдень, но город по-прежнему сонно ёжился под редкими порывами ветра, кутаясь в сверкающее пуховое покрывало из свежего снега и удивительной тишины – той, что бывает лишь после затяжных бурь. Когда грохот непогоды замолкает, но живые существа еще не решаются покинуть свои убежища, и даже деревья замирают, кажется, боясь шевельнуть уцелевшими ветвями. И на улице – никого, кроме меня.

Да, невнимательность. Верховная терминологично называла ее «отключенностью от окружающей действительности», и я вырабатывала невнимательность специально, тренировала каждый день пуще заклинаний пространственно-временных петель. Ибо когда за день необходимо побывать десяти местах – в лучшем случае перемещаясь только в пространстве, но чаще всего и во времени, – то от обилия информации крыша едет капитально и на раз.

– Только цель, и ничего кроме цели, – мантрой повторяла Верховная, и это стало моим пожизненным девизом.

Я учила историю, как «Отче наш», и перед каждым перемещением досконально изучала всё – местность, костюмы, привычки и особенности говора обитателей петли. И всё равно по неопытности попадалась в западню информационного изобилия, ведь на картинках видеть – одно, а вживую – совсем другое. И на первых порах часто возвращалась, не выполнив задания. И сил моих хватало на час-два в другом времени, и мозгов... А их вообще ни на что не хватало, кроме как восторженно глазеть по сторонам, впитывая правду, о которой не прочитаешь ни в одной книге.