Но, конечно, опыт – великий учитель, как и Верховная, и я постепенно научилась абстрагироваться от того, что не касалось конкретной цели. Надо найти в прошлом умершего человека и поговорить – отыщем, подберем ключи и узнаем необходимое. Надо вернуться в прошлое, на место снесенного дома, и найти древний артефакт – вернемся, отыщем и быстро обратно. И ничего, кроме цели.

А сейчас... Я дошла до моста, остановилась и оглянулась на гостиницу. Сейчас целей несколько, и я прыгаю с одной на другую, как белка с ветки на ветку, роняя одни добытые орехи ради новых, не успев даже снять скорлупу, распробовать и сделать толковые выводы. Надо остановиться на чем-то одном – самом важном.

Пока я размышляла о городе, которого нет, в городе, который есть, нашлись еще смельчаки, кроме меня, не побоявшиеся возвращения бури. Кованая дверь гостиницы отворилась, являя закупоренных в красные лыжные костюмы новобрачных.

Одинаковые светлые шарфы, шапки и перчатки, одинаковые рюкзаки, одинаковые ботинки, одинаково вдохновенно-суетливое выражение лиц. Я наблюдала за их возней на крыльце отчасти с насмешкой, отчасти – с завистью. Странные, забавные, совершенно друг другу не подходящие, но ведь нашлись, соединили судьбы и рванули радостно за романтикой, атмосферой и памятью на всю жизнь...

Вероника, завидя меня, помахала рукой и толкнула мужа. Тот, смущенно улыбнувшись, кивнул приветственно, и, ведомый за локоть железной рукой жены, поковылял ко мне. И я сразу поняла, зачем. Они и рта раскрыть не успели, а я пожала плечами и решила:

– Пойдемте. Потом свободного времени на фотосъемку у меня не будет.

Его и сейчас мало, но лучше быстро от них отделаться, потратив на всё про всё час-другой, чем каждый день отбиваться, потратив на собственно отказы несколько часов и еще больше нервов.

– Но подождите! – возмутилась Вероника и полезла в карман рюкзака за зеркальцем. – Я не готова! Мне надо накраситься!..

...еще ярче? Я посмотрела на нее с любопытством, представляя иной, более яркий марафет. Получилось нечто жуткое. Вероятно, потому что сама я косметикой практически не пользовалась и давно забыла, как она смотрится на других. Брови и ресницы мне вытемнили «пожизненным» зельем еще лет в пятнадцать, помады и блески для губ плохо сочетались с моей суровой веснушчатостью, а от пудры и тонального крема толку почти не было.

– Дорогая, ты и так прекрасно выглядишь, – встав на цыпочки, Семён чмокнул супругу в нарумяненную щеку. Смекнул, что если не согласиться сейчас, «потом» уже не получится.

– И правда, – поддакнула я любезно. – Естественный дневной макияж эффектнее любого вечернего. Вы великолепны. Да и фотошоп творит чудеса, скрывая природные недостатки.

Она в сомнении изучила свое лицо, нас, опять свое отражение в зеркальце, убрала оное в карман и неохотно кивнула. Семён расцвел. Я поправила корф и деловито осведомилась:

– Пожелания есть? Или фотаемся везде, где понравится?

– Где понравится, – решил глава семьи.

– Сначала на мосту, потом у театра, у загса, а еще я тут где-то такой домик видела, кирпичный, знаете? Вот к нему потом. И на набережную, по ней по всей пройдемся, – дополнила его вторая половина и зачем-то опять посмотрелась в зеркальце. Словно проверяя, не «съелась» ли за время этой тирады яркая помада, не растрепались ли пышные косы.

Я фыркнула про себя и посмотрела на солнце.

– До заката по городу, на закате – на мосту, а потом – по домам. Где вы видели тот домик, который, знаете, такой кирпичный? – я серьезно посмотрела на Веронику.

Ее муж вдруг тоже уставился на солнце.

– Вон туда, а потом – туда, а потом – туда, – показала неопределенными жестами «гарна дивчина».

– Чудно, – я повернулась и пошла от гостиницы по улице к вокзалу. – Найдем на раз.

И действительно нашли быстро. Но если я надеялась так же быстро закончить со съемкой, то жестоко ошиблась. Вероника оказалась очень неуверенной в себе моделью.

– Мне так встать или вот так? – взволнованно спрашивала она, вертясь у кирпичной стены. – Милый! Скажи, как лучше! Вот так, да? А если вот так встать, вот сюда? Или нет, сюда!

«Милый» честно принимал указанные позы и дико смущался. Я терпеливо стояла с фотоаппаратом, наблюдая погоду, и ждала волшебного «Мы готовы». Оное следовало после десяти минут беготни в поисках «лучшего» угла, очередного щелканья створками складного зеркальца и тихого: «Как я выгляжу? Помада не размазалась? Тушь не потекла?».

Погода оставалась неизменно ясной, и, дабы не терять время, я начала снимать то, что интересовало меня. Окна. Мы как раз находились напротив одного из обозначенных на карте домов, и...

– Злата, вы куда? Мы готовы!

Да ладно...

– А теперь еще вот здесь и вот так!

Без проблем.

– А теперь вон к тому домику, там сугробы красивые! Милый, а давай снежных ангелков сделаем?

Старушки, шушукающиеся на лавке у «того домика», дружно и неодобрительно замолчали. На минуту.

– Что за молодежь! Ну и нравы!.. – закудахтала возмущенно одна, показывая клюкой на «ангелков» в сугробе.

– Да не говори, Матвевна! Вот в наше время...

Я не отрывалась от фотоаппарата и прилежно щелкала затвором. Моё дело маленькое... Не новобрачные в кадре, как окрестные дома. Попыхтеть потом придется, разбирая и рассортировывая, но да у меня всё равно, несмотря на обещанную Кариной защиту, бессонница. Теперь, кажется, патологическая.

Город в видоискателе выглядел совсем иначе – уменьшенным, плоским, нарисованным. Именно такими и кажутся спрятанные, как заметил «рудимент», города – такими я их видела, когда... умела. Когда было, с помощью чего смотреть. Смотришь обычным зрением – стоят вдоль дороги обыкновенные здания. Чуть прищуришься – и становится заметной призрачная пелена пространственного слоя, дрожащая, как раскаленное марево воздуха в неподвижном зное. А за ней – плоские, уменьшенные домики, точно игрушки на подоконниках или граффити на стенах. А отдернешь пелену, как занавеску или ширму, и всё меняется местами – обычные становятся плоскими рисунками, а спрятанные…

– Злата, а если мы вот так встанем? А?

Но теперь, к сожалению, остается полагаться только на человеческую технику. И ведьмину память.

Я опустила фотоаппарат, потерла переносицу и посмотрела на часы. Вероника маячила у кованого столба в позе стриптизерши и шепотом уговаривала мужа изобразить что-нибудь «красивое». Часы показывали начало пятого, до заката оставалось всего ничего, а мы прошли лишь два «объекта». Пора ставить условия, иначе мы до ночи прокопаемся. Где-то в загашнике у меня еще сохранились остатки наглости, честности и боевого духа...

– Вероника, вы выглядите вульгарно. Будьте добры, слезьте со столба и не вздумайте обижаться. И если хотите продолжить – и закончить фотосессию, слушаем, что я говорю, делаем всё быстро, и никаких зеркал. Иначе расходимся, и больше я с вами не работаю. Договорились?