закончить живописное полотно с обманчиво-мирным пейзажем, не могло быть и речи.

Глава 16. Дядюшка Вальтер

На шестнадцать лет мама подарила мне велосипед. Наверно, самый счастливый день моего заканчивающегося детства. Завидущие глаза мальчишек из нашего двора, полный надежды взгляд мелкого, в нём всего два слова: «дай прокатиться!» Родители смотрят с улыбкой, держат друг друга за руки…

Я кидаюсь к маме в порыве обнять её, но только комкаю подушку. Пробуждение не приносит никакой радости.

Один. В мансарде у Кантштрассе. За окном раздаётся треньканье раннего трамвая. Берлин просыпается, город-враг, столица вражеского государства.

А у меня есть моё государство? Советский Союз? Где дуболомы-карьеристы уморили маму, чтоб только придать достоверность наспех скроенной агентурной легенде? Где брошены за решётку все, кому верил?

Помнит ли меня брат? Разве что за велосипед, что доставался ему на покатушки очень редко. Какими словами вспоминает отец? Часто вижу его лицо, смеющееся или неподвижное, как на старом фото. У нас был совсем небольшой фотоальбом, я выучил каждую карточку.

Воскресенье. Не пойду на службу. Отчитываться за операцию перед абвером обязан Лемке, и мне плевать, что он застрял в госпитале в Берне из-за желудочного кровотечения. Но есть приглашение, от которого невозможно отказаться.

Граф сегодня какой-то особо торжественный и задумчивый. Никуда не спешит. В его апартаментах пылает камин, хоть на улице августовская теплынь. У немцев вообще странная тяга к огню, горят ли дрова, ночные факелы или книги. Покровитель требует подробностей о заключительном дне в Швейцарии.

– Вся операция сложилась не по плану, начиная с болезни Лемке. Во-первых, из-за его нездоровья мне пришлось самому справляться с Дитманом, амбициозным сопляком.

– Между тем, Тео, он из хорошей семьи и ему уже двадцать шесть.

– Выглядит на двадцать, мыслит на шестнадцать. При всём уважении к его семье и предкам.

– Ясно. Продолжайте.

Я потягиваю коньяк из хозяйских припасов. Нервы ни к чёрту. Наверно, какая-то защитная часть моего мозга показывает по ночам очень домашние сны, чтоб отвлечь от мерзости дней. Коньяк тоже неплохо отвлекает.

– Потом увязался англичанин. Я думаю, Чеботарёв надумал-таки нас обставить.

– Англичанин? Он ехал за вами от самого Берна?

– Представьте – да. На самой неприметной машине, что можно придумать – «Роллс-ройсе», – что сами катились на роскошном «Опель-Адмирале», лишний раз не напоминаю, ибо владелец «Опеля» из хорошей семьи и вне критики. – На месте я отправил Дюбеля сторожить, а сам с Дитманом перетащил русского в кузов. Там наш юноша сломался.

– От методов допроса?

– Раньше. Когда я предложил отрезать у русского пикантную часть. Очень помогает клиенту проникнуться, что дело дрянь и лучше не злить задающих вопросы. Метод абвера.

Граф соглашается. Не удивлюсь, если он сам писал инструкцию по интенсивным допросам.

– Дитман прыгнул из кузова и вывернул завтрак на траву. А я приступил к делу. Только времени было мало, прозвучал выстрел.

Мой собеседник налил коньяк, греет рюмку. В другой руке аристократически дымит сигара. Я тоже последнее время больше курю. Всё нервы, нервы.

– Потрясающий выстрел, Тео. С трёх сотен шагов да из незнакомой винтовки пробить шину движущегося авто – это просто невероятно. Но как же вы так быстро выпотрошили Чеботарёва?

– Спросите Дитмана. У него был диктофон для записи допроса.

– Спросил. Вышел конфуз. Молодой человек был настолько шокирован, что забыл включить его.

Развожу руками. Что тут скажешь: хорошая семья – это ещё не всё для разведчика.

– У нашего друга из госбезопасности был при себе список, зашифрованный нехитрым кодом. Я сделал так, что он открыл мне код.

– Понятно. А где оригинал?

– Простите, я уничтожил всё лишнее.

– А в его номере?

После экзекуции я вернулся в Берн и вселился в гостиницу, где останавливался покойник. Там его ключом без труда открыл комнату и не обнаружил ничего интересного, кроме тринадцати тысяч марок, очень полезных в хозяйстве.

– Ничего. Ни документов, ни денег. Одежда, бельё, бритвенные принадлежности. Осмелюсь спросить: список Чеботарёва представляет ценность?

– Конечно! Троих удалось задержать, работающие под дипломатическим прикрытием взяты под наблюдение.

– Из девятнадцати? Негусто, герр граф.

Он иронично вздёргивает бровь.

– Столько за одну операцию – негусто?! Вы, оказывается, максималист. Увы, большинство исчезло за день-два до прихода гестапо.

– Из чего напрашивается вывод: русские успели узнать о предательстве и оповестить своих, пусть и не всех.

– Именно, мой мальчик! Если бы английский конкурент не торговался с капитаном до посинения, результат был бы весомее. Но, – Валленштайн со значимостью понизил голос: – Операцию решено считать успешной. Гейдрих лично приказал отметить исполнителей.

– Дитмана?

– Конечно. И тебя. Хоть ты не его человек. Можешь не вскакивать с криком «хайль Гитлер», наша награда будет особого свойства. Говоришь, Чеботарёв пробовал шантаж?

– Пытался.

Граф делает в воздухе круговое движение рюмкой виски. Наверно, оно означает: «я же предупреждал».

– Думаю, Теодору Нейману и Зулусу пора исчезнуть навсегда.

Понимаю, что речь идёт только о перемене имени, но живот как-то нехорошо стягивает.

– А вместо?

Он медлит и как-то неподдельно грустит.

– Не знаю, слышал ты или нет… Мой кузен Отто и его сын Вольдемар два месяца назад разбились в Силезии.

– Соболезную.

– С тех пор род Валленштайнов грозит пресечься. Я перенёс нехорошую болезнь в двадцатых. Счёл её карой за распутный образ жизни. С женщинами встречаюсь, но детей у меня не будет никогда.

Повторно произносить «соболезную» смешно по поводу сифилиса, поэтому лишь склоняю голову в печали за нерождённых графских отпрысков.

– Я долго присматривался к тебе, Тео. Даже внешне ты немного напоминаешь погибшего племянника, хоть он старше. После бернской операции я уверился окончательно.

Выслушиваю его предложение и ушам не верю. Оказывается, Вольдемар много лет пребывал за пределами рейха, практически не имеет здесь контактов, забывчивость при встрече с «друзьями детства» списывается на частичную амнезию при аварии.

Ещё плюсы: баронский титул, унаследованный от погибшего отца, звание унтерштурмфюрера СС и должность в СД… В это сложно поверить! А сюрпризы не кончились, предстоит обладание микроскопическим фамильным поместьем, благодаря которому моё титулование звучит длинно и чрезвычайно пышно: барон Вольдемар фон унд цу Валленштайн… Потрясающая карьера для советского комсомольца!

Ложка дёгтя также припасена, хоть «дядя» о ней не заикается. Мне предстоит жизнь под чужим именем и фамилией, и есть два человека в СС, точно знающие о метаморфозе Неймана в фон унд цу Валленштайна. Я вынужден быть преданным «родственнику» и Гейдриху под угрозой концлагеря!

– Зато НКВД лишается возможности шантажировать тебя отцом. Посмотри правде в глаза. Он может быть мёртв, но ГБ скроет его смерть и всё равно примется угрожать. А даже если жив, он в большевистских лагерях. Прими как факт и смирись: они убили всю твою семью. Я предлагаю войти в нашу… Да, она невелика. Ты и я. Женишься, появятся дети – нас станет больше. Итак?

Вместо ответа подхожу вплотную и обнимаю его. Даже слегка располневший после СССР, он всё равно маленький и узкий. Враг, нацист, антисемит, по большому счёту изрядная сволочь… И одновременно единственный, кто по-настоящему добр ко мне. Пусть даже за доброту этого эсэсовца придётся очень дорого заплатить.

Вообще-то складывается парадоксальная ситуация. В стане противника мне подготовили наилучшую легенду, что только можно представить.

– Итак, унтерштурмфюрер, вы исчезаете из абвера. Более того, там не сохранится ни единой бумажки ни о Зулусе,