Волков бледнеет, сдавленно матерится, прет на Илюху и рывком хватает его за грудки, но из-за школьного забора выбегает Инга и, в три прыжка преодолев асфальтированную площадку, прыгает на Волкова со спины и с недюжинной силой оттаскивает в сторону.

— Ваня, не надо, пожалуйста. Будет только хуже. Не надо, слышишь? — приговаривает она, и Волков словно включается — разжимает кулаки, берет Ингу за руку и, отпихнув Рюмина с дороги, направляется к школе.

Казалось, он не замечал моего присутствия, но сейчас, проходя мимо, резко останавливается, подается ко мне и, обдав многообещающим ароматом теплого парфюма, тихо шепчет:

— Ходорова, из-за вас же чуть моя бабушка не умерла. Люди вы вообще, или кто?

Я натягиваю манжеты толстовки, комкаю в пальцах и растерянно пячусь назад.

Презрение в глазах Волкова смахивает на омерзение — проблема в том, что именно такой взгляд он выдал, когда впервые на меня посмотрел. Я и сама на один ужасающий миг вдруг поверила, что являюсь ничтожеством и дерьмом, и это настолько не вписалось в мою картину мира, что вызвало бурное противодействие.

Вот и теперь вместо извинений из моего рта вырывается:

— Что за наезды, Волков? Ты же меня там не видел!

— Ага. Не видел, — он тоже отступает на шаг, и, тряхнув светлой челкой, невесело усмехается: — Потому что такие как ты для меня — пустое место.

Всего лишь слова… но я пропускаю удар под дых сокрушительной силы.

«Какие, Волков? Какие?.. Скажи, что со мной не так⁈» — выкрикивает моя уязвленная гордость, но язык прилип к нёбу, а голос пропал. Высокая стройная фигура Волкова уже скрывается в школьных дверях, и мне, заново обретшей дар речи, больше некому адресовать столь животрепещущий вопрос.

Илюха, исподлобья наблюдавший за действом, прерывисто вздыхает и сплевывает под ноги:

— Вот мразь. Да он ногтя твоего не стоит, Лер. Не расстраивайся. Он попросит прощения, а его гнилой базар я ему обратно в глотку засуну.

Он пытается меня приобнять, развеселить, развернуть к школе, но я не поддаюсь и не двигаюсь с места.

Волков припечатал меня не для того, чтобы унизить или оскорбить. И даже не для того, чтобы достучаться до моей совести. Он, как всегда искренне и честно, выразил свое отношение к моей сияющей королевской персоне.

В мозгах и сердце бедлам, в висках грохочет пульс, по щекам катятся слезы. Уворачиваюсь от чрезмерной опеки Рюмина, умоляю меня не преследовать и сбегаю — на макушку досадно падают капли, ветер проникает за шиворот, нагруженная учебниками сумка больно бьет по бедру.

Дождь разгоняет темп, от воды веет болотным духом, промозглостью и мартовским холодом. Продираюсь сквозь мокрые ветви плодовых кустарников, прячусь под дощатым навесом у старой бани и без сил опускаюсь на корточки. В грязно-белом небе мечутся ошметки черных туч, темная, покрытая мелкой рябью вода зловеще шипит, перевернутые, поросшие мхом лодки беспомощно мокнут у берега.

Я стираю ладонями слезы, шмыгаю носом, явственно ощущаю чье-то присутствие и деревенею от ужаса — из лишенного стекол окошка на меня глядят мутные пустые глаза.

— Запуталась. Вижу. Знаю. Все виноваты. И никто не виноват, — шамкает ведьма, и я, дернувшись, с грохотом спрыгиваю с крыльца и шарахаюсь обратно к кустам. — Только все обязательно сложится. Милость Божия тебе поможет, дитя!

— Я не верующая! — бубню сквозь стук зубов и ускоряю шаг, но она продолжает вещать:

— Милость Божия поможет тебе! Запомни!

* * *

Мама возвращается под вечер, и вместе с ней наконец возвращается солнце. Комната озаряется золотыми лучами, в просвете между шторами дрожат ветви цветущих яблонь, усыпанные сияющими бриллиантами дождевых капель.

Но погода больше не соответствует моему состоянию — я устала, хочется пить, ломит кости, а по коже рассыпается противный озноб.

— Я не просто так ездила к Яне, а по делам. Пока ничего не расскажу, пусть сначала все выгорит, — тараторит мама, садясь на край кровати и выкладывая на тумбочку стопку корейских тканевых масок и коробочку «Рафаэлло», но я не выдаю должной реакции. Она с подозрением на меня косится, опускает на мой лоб прохладную ладонь и ахает: — То-то ты мне не понравилась! У тебя же температура. Быстро под одеяло!

Мама бежит за жаропонижающим и наполняет на кухне чайник, но я в кои-то веки почти что радуюсь такому раскладу. В соседнем доме со скрипом открывается дверь, во дворе появляются тетя Марина, Ваня и Инга в старом шмотье и с объемными коробками в руках.

Они коротко переглядываются, переговариваются и смеются, под чутким руководством тети Марины разбирают картонную упаковку и быстро возводят новую теплицу. Инга подает ящики с молодыми капустными листьями и помидорной рассадой, тетя Марина высаживает растения в грунт, а Ваня подключает поливочный шланг и, хитро улыбаясь, направляет его на Бобкову. Та уворачивается, визжит, хохочет, и испуганные куры разбегаются кто куда, возмущаясь и хлопая бестолковыми крыльями.

Окно террасы раскрыто, на кровати с приподнятым изголовьем полулежит изможденная и постаревшая Анна Игнатовна с бледным и отрешенным лицом.

* * *

Глава 19

Брунгильда — Анна Игнатовна Волкова — сорок лет назад вместе с молодым мужем приехала сюда по распределению, да так и осталась. Сначала добросовестно трудилась учителем истории, а потом дослужилась до должности директора Сосновской школы и продолжила совмещать ее с преподаванием.

Она была строгой, но справедливой, до победного билась за свои принципы, за что, еще от ровесников моих родителей, получила прозвище Брунгильда — «закованная в броню воительница».

Она была пламенной ораторшей и активисткой, и ее влияние распространилось далеко за пределы школы — к Брунгильде прислушивались поселковые и даже районные власти.

Муж ее давно умер, непутевая дочка сбежала в Москву, и общественная деятельность стала для Волковой настоящей отдушиной.

Люди уважали ее настолько, что ходили решать бытовые споры не к мировому судье, а к Игнатовне. А еще она была очень доброй и абсолютно бесстрашной. Мы с мамой частенько пережидали у нее отцовские запои, а однажды, когда отец под дулом «Сайги» заставлял меня отжиматься по армейским нормативам, она вошла в наши владения, отодвинула рукой ствол и забрала меня к себе, а потом провела с протрезвевшим отцом разъяснительную беседу.

Она угощала нас вкуснейшими куличами на Пасху, а на Новый год запекала утку и традиционно раздавала соседям. Теперь она тяжело заболела. А мы…

Похоже, меня сразила не внезапная простуда,