недели. Что ж, моя задача сильно усложнилась, но в этом бою я ей не уступлю — просто ради того, чтобы напомнить, где ее место.

Повисает настороженная тишина, я ловлю на себе тяжелые взгляды, киваю ребятам в знак приветствия и благоразумно отхожу под второй навес — в конце концов, я не отвечаю за Рюмина и за то, что он сделал. Черт возьми, на сей раз я действительно ни к чему не причастна и вчерашним вечером чуть не сошла с ума!

Смахнув ладонью песок и пыль, сажусь на край пустой скамейки и невесело усмехаюсь — теперь от группы поддержки Бобковой меня отделяют два слоя грязного стекла и несколько потрепанных бумажек с объявлениями. Как же так вышло, что неудачницу Ингу на экзамен провожают двадцать человек, а я — Лера-холера, — дожидаюсь маршрутки в полном одиночестве?

— Тяжело быть изгоем, да? — раздается знакомый голос, и я, задохнувшись, рефлекторно цепляюсь за ремешок сумки. Надо мной возвышается Волков — в сером худи с надписью «Не разочаруй меня» и черной бейсболке, низко натянутой на глаза. Руки в карманах, левая скула распухла, на ней темнеет нехилый синяк, верхняя губа рассечена… Он жив, почти в порядке и первым со мной заговорил и, вместо того, чтобы придумать складную отповедь, я впадаю в прострацию и думаю только о том, как сохранить равновесие и не свалиться со скамейки.

С этими ранами он стал убийственно красивым и нравится мне в сто раз сильнее!

Волков по-прежнему излучает уверенность и спокойствие, ждет ответа и, кажется, издевается…

Волна облегчения смывает ступор прошедших дней, и я, шумно выдохнув, включаюсь в игру:

— Лучше иди и поздоровайся со своей Бобковой — твоя компания нужна ей, а не мне.

Но Волков не уходит — еле слышно зашипев, осторожно садится рядом, а я, уставившись на кучку шелухи под ногами, считаю про себя до десяти.

— Да, ей нужна поддержка, сегодня многое может решиться, — он по-свойски подпирает мое плечо твердым плечом. Двигаться больше некуда, я беспомощно пялюсь на него и лишаюсь дара речи — в его огромных черных глазах золотыми искрами мерцают отблески солнца… — Инга давно мечтает стать юристом, уехать отсюда и устроиться в кризисный центр, чтобы консультировать попавших в сложное положение подростков. Квота на курсы — ее единственный шанс на дальнейшее поступление в вуз. Это ты богатая и можешь позволить себе любой универ, а ее маме нечем оплачивать учебу.

— Зачем ты рассказываешь об этом мне? — проглотив колючий комок досады, недоумеваю я, он поправляет козырек и откидывается на стеклянную стенку:

— Чтобы ты услышала: я снова буду болеть за нее, и извиняться за это не собираюсь ни перед тобой, ни перед Рюминым. А если ты хоть пальцем ее тронешь…

— Буду иметь дело с тобой…

Мы встречаемся взглядами, его близость туманит мозг. Острое желание подуть на его раны или дотронуться до них губами ввергает меня в пучину животного ужаса, и я окончательно расклеиваюсь.

— То есть, ты намерен продолжать войну, да? В курсе, что Рюмин не даст тебе покоя? — только проговорив эту фразу, я понимаю, что прозвучала она не как забота, а как прямая угроза, но Волков правильно считывает посыл.

— Он ко мне больше не сунется. Это моя бабка из чувства вины ему потворствовала, и мать по той же причине попросила меня не фиксировать побои. Но я-то никакой вины не чувствую. Да, я не могу демонстративно им навалять, но выловлю каждого поодиночке и…

— Ваня, не надо. Пожалуйста! — забыв, что мы не друзья, я вглядываюсь в его лицо и исступленно шепчу: — Они же не остановятся и опять нападут толпой. Это никогда не закончится!

— Это уже закончилось. Люди, посмотревшие видео в чате, дружка твоего, мягко говоря, не поддержали. Рюмин просек расклад и зассал — надрался в слюни и в школе сегодня точно не появится. Короче, ребята, фурора не получилось. Вы сами себя подставили.

— Я не просила его к тебе лезть и выбивать извинения! — может, в этот миг я предаю лучшего друга, но тот камнем тащит меня на дно, а Волков дает шанс на спасение, и я слетаю с катушек: — Я не хотела, чтобы все настолько далеко зашло! Ты приехал и сломал привычный ход вещей. Ты подружился с Бобковой, помог ей задвинуть меня, и Илюха среагировал. Да, мы перегнули с местью, и мне жаль — правда, жаль, — но, пойми: я боролась за свой статус всю жизнь, я по праву его заслужила. И я не могу с тобой согласиться: Бобкова всегда плыла по течению и при первой же трудности сдувалась! Она сама позволяла так с собой обращаться…

Волков морщится, как от зубной боли, и резко перебивает:

— А вы типа спрашивали у нее дозволения, когда били и харкали на спину⁈

— Ладно! Если тебе полегчает, обещаю: я даже дышать в ее сторону больше не буду… — я сдаюсь и неожиданно ощущаю ту самую трепетную, светлую благодать, что в детстве сходила на меня на волшебной поляне.

— Ловлю на слове! — почти по-доброму улыбается Волков. — Значит, я смогу оставаться спокойным, даже когда отсюда уеду.

Его слова вызывают неясный дискомфорт.

Естественно, он уедет — там, в огромном далеком городе, на паузу поставлена его настоящая жизнь, но прямо сейчас мне хочется вцепиться в его руку мертвой хваткой и не отпускать. Никогда не отпускать. Только ссадины, которые он получил из-за меня, сочатся кровью, а я для него — пустое место.

Теперь уже — бесповоротно и навсегда.

И я решаюсь озвучить вконец измучивший меня вопрос:

— Ты сказал, что в упор не видишь таких, как я. Так каких, Волков?

— Моральных уродов, из-за которых умирают люди.

— Ну ты даешь! Из-за меня никто не умер, алло! — я с облегчением пихаю его локтем в бок, и его разбитая губа кривится.

— Да уж. Никто не умер. — Волков кивает в сторону ребят, внимательно разглядывает Ингу, и я вынуждена делать то же самое. — Думаешь, почему она всегда носит вещи с длинными рукавами?..

Бобкова поправляет непослушные белые волосы, угощает девчонок конфетами, любуется новыми подругами, словно сокровищем, тепло улыбается…

— Эм… Нет денег на шмотки по сезону? — резонно предполагаю я, и Волков коротко качает головой.

— Неправильный ответ, Ходорова. Давай-ка я тебе кое-что напомню.

Я