Роман снова меня пихнул — и я нажална кнопку открытия двери. Уж не знаю, как здесь все работало, обычный сенсорвряд ли отозвался бы на прикосновение закатанного в пластик пальца. Но этотсенсор сработал — дверь уползла вбок. Остатки воздуха вынеслись из кабина роем сверкающих белых снежинок.

Пушка в руках Лены вздрогнула, покабине прокатился тугой удар. Дуло плазмомета окутало стремительнорассеивающееся огненное облачко.

А на «крыле» вражеского кораблявырос огненный фонтан. Лена всадила заряд прямо в иллюминатор — и внутри кабинытеперь бушевал огонь. Как зачарованный я смотрел на иллюминаторы — один задругим они взрывались, выплескивая наружу короткое, гаснущее пламя.

Зиновий повернулся ко мне. Очки унего сползли, шлем запотел изнутри. Глаза округлились будто блюдца. Он что-тоорал, не сдерживая восторга.

Это что, все?

Мы что, взорвали вражеский корабльиз ручного оружия?

Я, кстати, совершенно не помнил —удалось ли хоть одному пилоту Первой мировой сбить врага из нагана — или всеэто было не больше, чем способом отвести душу.

Лена, казалось, пребывала внерешительности — ствол плазмомета ходил из стороны в сторону, но она пока нестреляла. Да и была ли в этом необходимость? Кабина уже не горела, иллюминаторысмотрели слепыми черными провалами. Похоже, никого живого внутри не осталось…

И в ту же секунду, когда я этоподумал, от корабля отделилась маленькая фигурка. Пилот был в таком жекомбинезоне, как и Лена. Несколько секунд он висел, цепляясь за обрезоткрывшегося люка. Потом согнулся, упираясь ногами в почерневший борт, — и ссилой оттолкнулся в нашем направлении.

Мы (за исключением разве что Романа,которому мало что было видно) зачарованно следили, как пилот приближается кнам. То ли ему повезло, то ли у него был прекрасный глазомер — его вынеслопрямо к нашей кабине. Ну — почти к кабине. Медленно крутясь, тело пролетело над пилоном правого двигателя. Вражеский пилотизвернулся, пытаясь уцепиться за притолоку двери, — но было видно, что он недотягивается.

Совсем чуть-чуть.

Ленка встала, застыла в полусогнутойпозе — одной рукой и затылком упираясь в потолок кабины, а другую, сплазмометом, высунув наружу. Пилот дернулся, вытянулся в струнку — и намертвовцепился в ствол.

Ленка потянула его внутрь.

Как бы ни действовала искусственнаягравитация корабля, но она была абсолютно локальная — в пределах кабины. Физикбы отказался верить своим глазам… хорошо, что я не физик. Я видел, какболтающийся над кабиной пилот засунул руку внутрь. Как рука сразу обрела вес, потянула его вниз. Как появилась светловолосая головав прозрачном шлеме. Как все тело втянуло внутрь — и пилот рухнул под ногиЛенке, торопливо подбирая ноги из дверей, из холодной пустоты и невесомости.

Я дождался, пока спасенный нами врагцеликом окажется внутри, — и закрыл дверь. Воздух начал наполнять кабинуавтоматически, прошло секунд десять — пленка на мне сдулась, а я уже слышалорущего в своем гермокостюме Мастера.

— …мать! Зачем нам этот пират? Пустьпрогуляется по космосу пешком!

Лена надорвала какой-то клапан подподбородком, стянула шлем. Лицо ее было красным и потным.

— А ну, замолкни! — без всякогопиетета прикрикнула она на Зиновия. — Пират, бандит — ты-то сам чем лучше?Нельзя бросать человека в пустоте! Нельзя! Это правило!

К моему удивлению, Зиновий свойобмякший прозрачный шлем просто разорвал пальцами — и рявкнул в ответ:

— Сама не ори! Уже и поорать нельзя!

Несмотря на явнуюнепоследовательность этой фразы, она свое действие возымела. Ленка замолчала,похлопала глазами и начала хохотать. Рядом с ней зашевелился в своем мешкеРоман. Сильным ударом изнутри прорвал свой кокон, приподнялся, сдирая с себяпластик.

Да уж, очень надежная у нас былазащита от вакуума!

— Молодец, — отдуваясь, сказалРоман. Судя по учащенному дыханию, ему в мешке пришлось несладко. — Молодец,Лена. Один шанс из ста… ты просто чудо. Молодец.

— Что его спасла — тоже будешьругать? — уже спокойнее спросила Лена, бесцеремонно пиная скорчившегося на полупилота. У них там сзади теперь было тесно, как в маршрутном такси в час пик:трое живых, мертвое тело, громоздкий контейнер…

— Нет, не буду. Во-первых, полезноего допросить. — Роман скорчил зверскую улыбку. — А во-вторых… лучше мы егосами прикончим, чем бросать человека в пустоте. Так будет гуманнее.

— Ты просто Махатма Ганди и матьТереза в одном лице, — кисло сказал Зиновий. — Но допросить будет полезно… тыправ. Дальше — поглядим…

Взрослый человек, впервые в жизнирешившийся поиграть в компьютерную игрушку, испытывает такое же смущение, каквеликовозрастный папаша, застигнутый сыном-детсадовцем за раскрашиваниемраскрасок.

Валентин игрушками никогда неинтересовался, считал их в лучшем случае времяпрепровождением бездельников, а вхудшем — идеологической диверсией каких-нибудь масонов (или кто сейчас в модена роль тайных мировых правителей?), направленной на оглупление обывателя.

Единственное, что его успокаивало —он играл не ради интереса. Он вел журналистское расследование. Ради раскрытияистины его коллеги переодевались бомжами и ночевали на улице, изображалипроституток и зоофилов, зимовали в глухих деревнях и ловили рыбу с браконьерами, отказывались давать взятки гаишникам иприкидывались экстрасенсами. Журналист меняет профессию — как красиво звучалиэти слова, когда он учился на журфаке! Было в них что-то гордое, правильное…вытесненное потом словами про «вторую древнейшую профессию»и равнодушной готовностью писать любые статьи на любую тему. Сегодня — о пользедемократии, завтра — об исторической обусловленности тоталитаризма…

А сейчас он вроде как все делалправильно. Честно. Наткнулся на какую-то замысловатую махинацию, нестандартнуюаферу — и решил раскрутить клубок, поведать о происходящем миру.

Может, знак «За заслуги передпрофессиональным сообществом» он и не получит, но удовлетворения будет больше,чем от очередной заказухи.

Некоторое время Валентин изучалстанцию, которая должна была стать его виртуальным домом. Огромное,бесформенное сооружение витало в космосе, как расплывшийся кусок теста.

— Плюшка какая-то, — фыркнулВалентин и отправился на кухню, сделать себе бутерброд. Заодно уже налил икофе, на коньяк покосился, но пока решил не злоупотреблять. Постоял у окна, жуяхлеб с колбасой — есть на рабочем месте он считал свинством и деградацией. Уже стемнело. В доме напротив, построенном талантливымиархитекторами на расстоянии двадцати метров, начиналось ежевечернее оконное шоу— люди смотрели телевизор, ужинали, укладывались детей, ссорились, мирились.Шторами большинство пренебрегало — в лучших традицияхГолландии. Вот мелькнула в окне девушка в одних трусиках и купальнике, следомпрошел голый мужик — потом свет все-таки погас.